✟ Virtus et Gloria

Элевсинские мистерии

Элевсинские мистерии возникли из мировоззрения и мироощущения древнего грека, которое было обусловлено его религиозными верованиями. А они, в свою очередь, обуславливались мифологией, которая в комплексе охватывала всю жизнь человека и общества, пронизывала природу и стихии – одним словом, формировала тот мир, в котором рождался, жил и умирал древний грек.

Вопрос смерти и посмертного существования, по всей видимости, стоял для него весьма остро. Греческая религия предлагала для всех умерших мрачную перспективу жалкого существования в Аиде в виде испившей воды из Стикса и забывшей о земной жизни тени. Причем никакие земные заслуги тут не играли никакой роли.

Именно поэтому столь огромным влиянием и популярностью пользовались Элевсинские мистерии. Ведь прошедшим через посвящение мистам было гарантировано благое посмертное существование в загробном мире — они будут вечно радоваться под сенью миртовых рощ. В комедии «Лягушки» [1], которую написал Аристофан в 405 г. до н.э., противопоставляются души непосвященных, которые живут как лягушки в болоте, и прошедшие посвящение мисты, блаженно существующие в Элизии.

Возникли Элевсинские мистерии как осенний праздник сева на основании мифа о похищении Плутоном Персефоны, что изначально символизировало сельскохозяйственный цикл. Однако с течением времени смысл мистерий претерпел существенные изменения благодаря большому смысловому потенциалу. Персефона являлась одновременно и царицей подземного мира, последнего пристанища умерших, и в ипостаси Коры символизировала продолжение жизни. Следовательно, она могла обеспечить человеку благое посмертное существование. Следовало только пройти особое посвящение.

Именно это и обеспечивали Элевсинские мистерии. В данном виде они существовали уже, по крайней мере, с Гомеровских времен, поскольку в одном из его гимнов написано:

«Счастлив тот, кто видел это. Тот, кто не принял участия в посвящении, не получит такой же участи после смерти в мрачной тьме» (V Гомеровский гимн «К Деметре») [2].

Нет смысла описывать ритуалы и мифологию Элевсинских мистерий, поскольку нас интересует их духовный смысл. А он заключался именно в теосисе. Достигалось это путем показа священных предметов (символы «Е.Ж.») в обстановке культовых церемоний. Об одном таком символе мы знаем совершенно точно. Это – пшеничный колос, символизирующий бессмертие.

Концепция личного индивидуального бессмертия является достаточно поздней и появляется не ранее, чем в период расцвета греческих полисов. До этого бессмертие носило родовой характер — жизнь продолжалась в цепи поколений, и пшеничное зерно как нельзя лучше символизировало это, ведь из старого урожая рождался новый и так без конца. Однако в свете идеи индивидуального бессмертия этот символ был переосмыслен, что сыграло значительную роль в мировоззрении древнего грека. Зерно, брошенное в землю, умирало, чтобы из него родилось нечто новое.

Этот же образ используется и в Новом Завете. В мистериях человек переживал новое рождение. Бессмертие даровалось мисту тем, что он становился сыном богини через прикосновение к какому-либо сексуальному символу. Таким образом, он заново рождался от богини символическим образом, обретая новую, божественную природу уже в земном существовании, поскольку именно эта природа позволяла ему в посмертии вести блаженное существование. Ведь преображение, обретение божественной природы в Аиде было невозможным. Все совершалось во время мистерий, которые вводили человека в особое медитативное состояние, призванное «возвысить» душу смертного до слияния с бессмертными сущностями. Человек испытывал сильнейшие переживания:

«...это часы религиозного созерцания, в которые душа миста должна переживать соответствующие священнодействиям состояния» (Н.И. Новосадский, «Элевсинские мистерии», С.159) [3].

«Состояние души человека при смерти похоже на то, что она переживает во время мистерий: тут соединяются и страдания, и томление, и трепет» (Н.И. Новосадский, «Элевсинские мистерии», С.99) [4].

Очень важным аспектом мистерий являлась благочестивая жизнь. Человек обязан был соблюдать нравственные нормы, поскольку его к этому обязывала новая божественная природа. Мы знаем, что преступники к Элевстинским мистериям не допускались. Так, Нерон отказался участвовать в них, чувствуя за собой вину в убийстве матери.

Причем совершенно неверным было бы считать Элевсинские мистерии какими-то пустыми обрядовыми действиями. Они оказывали на человека сильнейшее воздействие, изменяя всю его жизнь. В противном случае Элевсинские мистерии не просуществовали бы столь длительное время, и уж точно не пользовались бы такой популярностью и влиянием.

И даже более того, мы можем с уверенностью считать, что и Сократ, и Платон прошли посвящение в Элевсинские таинства. Их философия являлась ничем иным, как вербализацией невыразимых откровений духа, которые они получили в результате. Ведь и по форме философия Платона очень похожа на таинство, поскольку она изначально была предназначена для избранных. Вот что он пишет об Элевсинских мистериях, отвечая на какое-то послание Дионисия II:

«Вот что вообще я хочу сказать обо всех, кто написал или собирается писать, и кто заявляет, что они знают, над чем я работаю, так как либо были моими слушателями, либо услышали об этом от других, либо, наконец, дошли до этого сами: по моему убеждению, они в этом деле ничего не смыслят.

У меня самого по этим вопросам нет никакой записи и никогда не будет. Это не может быть выражено в словах, как остальные науки; только если кто постоянно занимается этим делом и слил с ним всю свою жизнь, у него внезапно, как свет, засиявший от искры огня, возникает в душе это сознание и само себя там питает» (Платон. Письмо VII) [5].