✟ Virtus et Gloria

Из религии, где все не только равны, но «совершенны, святы, царственные священники, храмы Бога» мы сделали обычную падшую религиозную экосистему, со жрецами, посвященными, «духовными», «равноангельными» и прочими.

Близким к учению о сохранившемся образе Бога в человеке, медитации на свой ум, зрению своего ума как света, как искры Божества, которую мы находим на протяжении всех веков у этих полуязыческих псевдохристианских подвижников, является учение о рассеянии Божества у гностиков и индусов. Об индусах в главе «Индуизм», а про гностиков процитируем Йонаса:

«Близко связанным с представлением о «смешении» является представление о «рассеянии». Если части Света или первой Жизни были разделены и смешаны с тьмой, тогда изначальное единство было расколото и перешло во множественность: осколки — это искры, рассеянные на всем протяжении творения. «Кто взял песнь хвалы, разбил ее на части и разбросал повсюду?»» (J 13).

Истинное сотворение Евы и система размножения, начатая с ним, содействовали дальнейшему неограниченному рассеянию частиц света, которые поглощались силами тьмы, и отсюда возникло стремление сохранить их более надежно. Поэтому спасение включает процесс собирания, припоминания того, что было рассеяно; и спасение стремится к воссозданию первоначального единства.

«Я есмь ты, ты есмь я, где ты, там и я, во всех вещах рассеян.И где бы ты ни был, ты собираешь меня; а собирая меня, собираешь себя». [5]

Последнее — это практически дословное цитирование Вед, о чем в соответствующей главе.

«Это «собирание себя» определяется как процесс pari passu (равный) обретению «знания», и его завершение является условием для окончательного освобождения из мира:

«Он, достигший этого гносиса и собравший себя из космоса... больше не задерживается здесь и поднимается к архонтам; и, возвестив об этом истинном подвиге, восходящая душа отвечает небесным привратникам с вызовом: «Я пришла познать себя и собрала себя отовсюду...»

Из этих цитат легко увидеть, что понятие единения и объединения, подобно множественности, разнообразию и рассеянию, имеет как духовный, так и метафизический аспекты, т. е. применяется как к личности, так и ко всеобщему бытию.

Отмечается, что в высших или философских формах гносиса эти две стороны, вначале дополнявшие друг друга, пришли к более полному совпадению; более полное осознавание внутренней духовной стороны очистило метафизическую от более грубых мифологических значений, которые были изначально ей присущи. Для валентиниан, чей одухотворенный символизм поставил важную веху на пути к демифологизации, «единение» — очень точное определение того, что «знание Отца» достижимо для «каждого»:

«Это происходит посредством Единения, где каждый снова примет себя обратно. Посредством знания он очистит себя от многообразия взглядов на Единство, поглощением (пожиранием) Материи в самом себе подобно пламени, Тьмы — Светом и Смерти — Жизнью».

(GT 25:10-19)

Следует отметить, что в валентинианской системе подобное достижение приписывается гносису на основе всеобщего бытия, где «возрождение Единства» и «поглощение Материи» означает не меньше, чем действительный распад нижнего мира, т. е. сознающей природы как таковой — не благодаря воздействию внешней силы, но единственно из-за внутреннего состояния ума: «знания» на запредельном уровне. Мы увидим позже (глава 8), что умозрительный принцип валентинианства обосновал объективную онтологическую эффективность этого действия, на первый взгляд кажущегося очень частным и субъективным; и как их вероучение объясняет выравнивание личностного единения с переобъединением вселенной и Бога.

И всеобщий (метафизический), и индивидуальный (мистический) аспекты идеи единства и его противоположности становятся постоянной темой ряда рассуждений, уходящих все дальше от мифологии.

Ориген, чья близость гностической мысли в его системе (в свое время преданной анафеме Церковью) очевидна, рассматривал все движение действительности в категориях утраты и восстановления метафизического Единства». [6]

Вы видите очевидный ряд в идее «рассеяния и собирания»: индусы, гностики, Плотин, Ориген. Нужно ли говорить о влиянии Оригена на восточное монашество?!

Вот как пишет о нашей природной божественности Григорий Палама:

«Итак, природная божественность, начало обожения, откуда как от неприобщаемой причины дано обоживаться обоживаемым, высшее запредельное всему богоначальнейшее блаженство само по себе невидимо ни чувству, ни уму, ни связанному с телом, ни бестелесному, даже если что из них обожившись исступит из себя к большему совершенству; ибо согласно нашей вере оно может быть видимо и сделалось видимо лишь в достигшем ипостасного единения уме и теле, хотя и не соразмерно их собственной природе».

Что тут еще добавить? Мы божественны по природе. Просто степень божественности у Паламы выше, чем у нас. А так, по сути, по сущности, разницы нет. Только количественно.

Там же. «И начало обожения по-своему и соразмерно приобщено всем; а Божия сущность превознесена даже над всем приобщаемым». [7]

«Рассеяние и собирание» — это онтологические категории действительности вообще, они существуют одновременно по образу действия каждого потенциального опыта души, и объединение в этих пределах есть союз с Единым. Поэтому оправдано появление неоплатонической структуры внутреннего подъема от Многого к Единому, этического на первых ступенях лестницы, затем становящегося теоретическим, а на кульминационной стадии — мистическим.

«Стремление восходить к себе, собирая в форме тела все свои члены, которые распались и рассеялись по многому из единства, которое когда-то изобиловало в величии своей власти. Собери вместе и объедини врожденные идеи и попытайся соединить тех, что смешались, и вытянуть на свет тех, что были темны». (Порфирий, Ad Marcell. X) [8]

Возможно, что через труды Порфирия эта неоплатоническая концепция объединения как принцип личной жизни пришла к Августину, в чьей энергичной субъективной манере акценты, наконец, полностью сместились от метафизического аспекта к нравственному.

«С тех пор через зло безбожия мы отделились от единой истины, и отступились, и покинули ее, и высочайший Бог рассеял нас на множество, расщепил нас на множество и расколол на множество: очевидно, что... множество должно будет воссоединиться в ропоте для прихода Единого (Христа)... и что мы, освобожденные от бремени многого, придем к Единому... и, оправданные справедливостью Единого, сделаемся Единым». [9]

«Благодаря воздержанию собрались мы во Едино, из которого ранее распались на многое». [10]

Йонас:

«Рассеяние», наконец, достигло того, что мы сегодня называем экзистенциальным смыслом: мир побуждает и соблазняет души на «рассеянность» во многом, действуя через посредство ощущений тела; то есть она оборачивается психологическим и этическим концептом в пределах схемы индивидуального спасения». [11]

У паламитов мы находим совершенно конкретное указание о том, что адепт зрит свой ум как свет, и через этот свет видит свет Бога.

Софроний Сахаров, уже преподобный, кстати:

«От великой печали о потерянном Боге душа естественно обнажается от материальных и мысленных образов, и ум-дух приближается к той грани, за которою может явиться Свет. Но и эта грань может остаться непройденною, если ум обратится на себя. Не исключены при этой обращенности на самого себя случаи, когда ум увидит себя подобным свету. Важно знать, что сей свет свойствен нашему уму, так как он создан по образу Бога, открывшегося нам как Свет, в котором нет ни единой тьмы». (1 Ин. 1, 5) [12]

Сам «Мастер», божественный Григорий, пишет:

«Совершеннейший боговидец Илия разрешил молитвой многолетнюю засуху, прислонив голову к коленям и таким образом прилежно введя свой ум вовнутрь его самого и в Бога». (3Цар. 18, 42) [13]

Это Илия засунул голову между ног, ввел ум свой в себя, а через себя к Богу. Ну не чудо ли? Об этих позах зародышей поговорим еще позже.

Палама:

«Там он, как только возможно избавив душу от всяких вещественных оков, связывает свой ум с непрестанной молитвой к Богу, а вернув через нее себя целиком самому себе, находит новый и таинственный путь к небесам, как бы неосязаемый мрак посвятительного таинственного молчания, и неотрывно прилепляясь к нему умом, с невыразимым наслаждением в простейшем, всесовершенном и сладостном покое и поистине в исихии, то есть безмолвии, взлетает выше всего сотворенного. Весь исступив так из самого себя и весь принадлежа Богу, он видит Божью славу и созерцает Божий свет, совершенно недоступный чувственному восприятию как таковому, — благодатный и святой дар незапятнанных душ и умов, без которого ум, хоть он обладает умным чувством, не смог бы видеть Бога и соединяться с тем, что выше его, как телесный глаз ничего не видел бы без чувственного света». [14]

Паламиты, как и мессалиане, достигают состояний «незапятнанных душ и умов». Естественно, молитва о прощении грехов им не нужна: если у меня незапятнана душа и ум, о каких «долгах» я прошу? А также анафемы Карфагенского собора о тех, кто говорит, что святые не имеют греха, их не касаются.

Также любопытно: «новый и таинственный путь к небесам». Конечно, нам-то грешным, куда там. Но можно нам старый путь оставить? Евангельский? Не совершенный конечно, и не тайный, и не новый, но старый, можно?

«Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил нас, и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, — благодатью вы спасены, — и воскресил с Ним, и посадил на небесах во Христе Иисусе, дабы явить в грядущих веках преизобильное богатство благодати Своей в благости к нам во Христе Иисусе». [15]

Вы понимаете, у меня самого складывается впечатление, что я придираюсь. К каждому слову, выражению. Но это невозможно читать христианину. Я хочу привести цитату, чтобы показать одну идею, но пока читаю, я вижу еще десять. Ну вот насчет «пути к небесам». Кто такой Григорий Палама, чтобы показывать нам «новый, таинственный путь на небо»? Объясните мне, пожалуйста? Что это за новый пророк «пришедший в силе Илии»?

Палама:

«У знающих единого и истинного Бога это представление включает и невозможность что бы то ни было сделать без Него; а кого из так верующих Божия любовь подняла к подлинному единению с Господом вселенной, те, пребывая в молитве без пищи и дыхания, по отеческому наставлению, сводят свой ум вовнутрь и через эту настроенность к божественному единению удостаиваются таинственного, несказанного духовного дара молитвы, который непрестанно с ними и пребывает, то сам собой увлекая ум своего избранника к сокровеннейшему единению и источая святую радость, то таинственно отзываясь и вторя молитве устремленного к Богу ума, словно музыка для певца, слагающего по ней свое песнопение». [16]

Где здесь Христос, покажите, пожалуйста. Какую Он роль играет у Паламы? Во всех «Триадах» словосочетание «во Христе» повторяется 5 раз, и ни разу в буквальном смысле. А только в значении «совершенства во Христе», то есть другое название своего совершенства. А слово «созерцание» — 242 раза! Слово «ум» — около 250 раз! А «Христос» лишь 20 раз и то не в смысле спасения через Христа, во Христе, а для описания фаворского света.

Палама:

«Христос пришел на горе в безмерном сиянии вида», говорит Божий песнопевец Косьма. Как — в безмерном, если чувственном? Стефан, первый после Христа мученик за Христа, взглянув, увидел открытые небеса и в них славу Божию и Христа, стоящего по правую руку Бога (Деян. 7,  55–56). Разве могла бы чувственная сила зрения достичь до пренебесных? Снизу от земли Стефан увидел, главное, не только Христа, но и Его Отца, потому что как он мог видеть, что Сын по правую руку, если не видел Отца тоже?» [17]

Очевидно, что для Паламы Христос не нужен. Как и для Плотина, Патанджали, Лао-Цзы, Мани, Гуатамы, Майстера Экхарта, Бодхидхармы. То есть, конечно, он бы сказал, что Христос открыл нам путь, а нам уже надо по нему идти. Также, как и великие учителя древности, показавшие Путь несчастному человечеству.

Откройте статью «Исихазм» в православной энциклопедии. Там слово «Христос» упоминается только в связи с православной мантрой: «столкнулся с мощной традицией почитания имени Иисус Христос», «Все сие запечатлевает во мне Его сладчайшее имя «Иисус Христос»», «Острым грифелем он выцарапал у себя на груди «ИХ» (инициалы имени Иисус Христос — «А. Д.»)». Причем дело не в авторе статьи. Я очень уважаю научный труд А. Г. Дунаева. Это один из немногих честных ученых, обладающих не только высочайшей компетенцией, но и мужеством не потакать накопившимся заблуждениям, но прямо и честно излагать выводы своих исследований. Так вот, дело не в авторе статьи, а в том, что действительно Христос в исихазме не нужен. Поэтому в статье о Нем и сказать нечего.