✟ Virtus et Gloria

Обожение у гностиков

Йонас:

«Просвещение лучом божественного света, которое изменяет психическую природу человека, может быть предметом веры, но оно также может быть и опытом. Подобный высочайший опыт иногда провозглашается и даже описывается (чаще, возможно, определяется и устанавливается как цель) в религиозной литературе столетия, внутри и вне гностицизма. Он включает погашение естественных склонностей, наполняя вакуум исключительно положительным и в то же время негативным в его невыразимости содержанием. Уничтожение и обожествление личности слились в духовном экстазе, который подразумевает опыт непосредственного присутствия внекосмического существования... «Опыт» бесконечного в конечном невозможен, будучи парадоксом с любой точки зрения. Благодаря собственным свидетельствам на всем протяжении мистической литературы он объединяет пустоту и наполненность. Его свет озаряет и ослепляет». [1]

Это как раз лейтмотив музыки Лже-Дионисия: «Мрак» и «Свет» одновременно. Мы уже показали на примере греческой религии, Платона и Плотина эту атмосферу религиозного единения с высшим божеством, царившую в античном мире в первых веках тысячелетия.

Йонас:

«В гностическом контексте этот преображающий опыт лицом к лицу и есть гносис в наиболее возвышенном и в то же время парадоксальном смысле термина, так как это познание непознаваемого. До сих пор мы считали, что гносис обозначает одну из следующих вещей: знание тайн существования, каким оно описывается в гностическом мифе, и сравнение божественной истории, от которой произошел мир, положение человека в нем и природа спасения; затем, более интеллектуально, разработка этих догматов в последовательные умозрительные системы; затем, более практически, знание «пути» будущего восхождения души и правильной жизни, подготавливающей к этому событию; и, наиболее технически или магически, знание символов, действенных формул и других инструментальных средств, благодаря которым может быть обеспечено преображение и освобождение. Все эти взаимосвязанные виды «знания», теоретические или практические, передают информацию о чем-то и отличаются таким образом от своего объекта, к которому они относятся.

Мистическое gnosis theou (богопознание), прямо взирающее на божественную реальность, является самым ранним осуществлением этого принципа из всего появившегося позже. Это трансцендентное, ставшее имманентным; и, хотя подготовленное человеческими действиями по изменению себя, вызванными надлежащей предрасположенностью, само это событие является актом божественной деятельности и милосердия.

Это как «познание» Богом, так и «познание» Его Самого, и в этой окончательной взаимозависимости гносис, строго говоря, выходит за рамки терминов, обозначающих познание. Говорится, что в качестве созерцания высшего объекта гносис может быть теоретическим — отсюда «познание» или «знание»; как о поглощенном и преображенном присутствием объекта, о гносисе говорится, что он может быть практическим — отсюда «апофеоз» или «возрождение»...» [2]

Выделим важные для нас детали:

• опыт «лицом к лицу» преображает человека;
• для такого опыта нужно «знание пути»;
• применение «технических средств» (аксетика, медитация);
• эти средства нужны «для подготовки себя», но не для вызывания самого опыта;
• сам опыт является «актом божественной деятельности и милосердия»;
• в результате такого опыта происходит «поглощение» богом или «преображение» в бога — «апофеоз».

ККак видите, под каждым пунктом мог бы подписаться Палама и Синаит. Кроме, пожалуй, «апофеоза», как им кажется. Но я покажу, что именно «апофеоз» описывается ими в своих опытах.

Йонас:

«Это и есть перемещение эсхатологии во внутреннюю сущность, которая приводит к специфическому понятию гносиса, обсуждающемуся здесь. Сам кульминационный опыт явно невыразим, хотя он может быть символически ограничен. Процесс, приводящий к нему, допускает описание. Так, герметический трактат о возрождении (С. H. XIII) описывает стадии распада астральной души в мистической ситуации и образование духовного существа: одна за другой демонические силы (происходящие от Зодиака) вытесняются из субъекта и замещаются «силами Бога», нисшедшими в него по благодати, и с их приходом постепенно «составляется» новая личность.

Посвященный, аскетически подготовленный, является во всех отношениях скорее восприимчивым, чем деятельным. С распадом прежнего себя он выходит вовне, за свои пределы (любимый опыт Паламы «Е. Ж.») в другое бытие. Процесс доходит до кульминационного момента и заканчивается экстатическим опытом обОжения». [3]

Добавим к вышеперечисленным пунктам:

• образуется «новое духовное существо»;
• «демонические силы вытесняются из субъекта»;
• «на место» демонических сил приходят «силы Бога»;
• силы Бога «нисходят по благодати»;
• субъект «воспринимает» опыт, а не творит его;
• субъект выходит за свои пределы;
• «кульминация» сопровождается «экстазом» и «обожением».

Тут Палама бы подписался по каждым пунктом, под каждым словом, без исключения.

Палама:

«Но достигнув этого свойственного ему самому действия — а это есть обращение к самому себе и соблюдение себя — и превзойдя в нем самого себя (экстаз «Е. Ж.»), ум может и с Богом сочетаться».

Палама:

«Но это не значит, что за Божьими заповедями нет ничего другого, кроме чистоты сердца, — есть, и что-то очень великое: даруемый в этом веке залог обетованных благ и сокровища будущего века, через этот залог видимые и вкушаемые; точно так же за молитвой — неизреченное созерцание и исступление в том созерцании и сокровенные таинства; и за оставлением сущего, вернее за успокоением ума, совершающимся в нас не только словом, но и делом, — и за ним если даже незнание, то выше знания, и если мрак, то ослепительный, а в том ослепительном мраке, по великому Дионисию, даются Божьи дары святым». [4]

Прекрасно, правда? Незнание выше знания, мрак, но ослепительный. Все это термины и понятия даосизма, дзен-буддизма.

Чжуан-Цзы:

«Великая Чистота спросила об этих словах у Безначального:

«Кто же прав: Бесконечность, которая не знала, или Недеяние, которое знало?»

«Незнание глубоко, знание поверхностно, — ответило Безначальное. Не знать — это внутреннее, а знать — это внешнее».

Тут Великая Чистота вздохнула и сказала:

«Значит, мы знаем благодаря незнанию? А не знаем из-за знания? Кто же знает знание, которое не знает?»

«Путь неслышим, а если мы что-то слышим — значит, это не Путь, — ответило Безначальное. Путь незрим, а если мы что-то видим — значит, это не Путь. О Пути нельзя ничего сказать, а если о нём что-то говорят — значит это не Путь. Кто постиг Бесформенное, которое даёт формы формам, тот знает, что Пути нельзя дать имя». [5]

В своем будущем воплощении, скажут буддисты, Палама станет следующим патриархом чань–буддизма.

Йонас:

«Многое из образности и психологических терминов подобных описаний (которые, понятно, редки) происходит из ритуала мистериальных религий. Как было в случае с предметом «добродетели», мы здесь снова обращаемся к феномену, который роднит гностицизм с более широкими религиозными течениями эпохи.

В сущности, действительно концептуальная разработка всей идеи внутреннего восхождения, заканчивающегося мистическим экстазом, и его выражение в психологически определимых стадиях была работой самого Плотина и неоплатонической школы после него — предвосхищенной до некоторой степени Филоном, — т. е. «философия» обернулась мистикой и несколько позже монашеской мистикой восточного христианства (теоретическая база которого берет начало от Оригена)». [6]

Это короткий вывод всей книги. Но Йонас еще ничего не говорит об индуизме, буддизме, даосизме. О которых я предлагаю свои скромные размышления.

Йонас:

«Менее утонченным способом, однако, в опыте или идее пневматического вдохновения проявился более древний и отчасти гностический феномен. Само понятие спасительной силы гносиса как такового, исключающее простую веру, предполагает обращение к некоторого рода внутреннему доказательству, которое благодаря своей возвышенной природе отбрасывает сомнение в трансформации и обладании высшей истиной. И в этом избавлении, так сказать, широко распространенном и интенсивном, воля не утратила своего подлинного проявления при всей обширности подобных опытов, что благодаря их свидетельству может рассматриваться как прямое столкновение с запредельным абсолютом. С этого времени субъект «знает» Бога и также «знает» себя спасенного». [7]

Вот, что ищут наши ангелы во плоти: знания, а не веры.

Насчет того, что «субъект знает себя спасенным»: угадайте, чей такой замечательный текст:

«Ибо сказано: «Награда за добродетель — сделаться Богом и быть озаряему чистейшим светом, став сыном дня, который не прерывается мраком, ибо его производит другое, сияющее истинным светом солнце, кое, единожды осветив нас, уже не скрывается более на западе, но, облекая все своею светозарной силою, непрестанно и беспременно внедряет свет в достойных, делая самих причастников оного света новыми солнцами». [8]

Кто же говорит, что человек становится Богом с большой буквы, причем не даром благодати, а в результате награды, и становится он новым солнцем, а так как таких много, то во множественном числе: «новыми солнцами» и, значит, Богами. Правильно, один из главных деятелей православной церкви, выразитель ее высшего идеала, память которого мы отмечаем во второе воскресенье великого Поста — божественный Григорий Палама! Причем, любопытно, что эту цитату он использует и в переписке с Акиндиным и в триадах, то есть так она ему нравится, и приписывает ее Василию Великому, но такой цитаты у Василия современная наука не знает.

Что это? Подлог? Или в веках затеряна для нас цитата святителя? Или Паламе так понравилась эта цитата, что он придал ей авторитет Василия? Что лучше, паламиты, чтобы Василий говорил такое? Или чтобы не говорил, а Палама просто сделал его автором своей идеи? Но я бы не удивился, если бы было установлено, что цитата действительно принадлежит Василию. Весь этот византийско-греческий клубок взаимных влияний и проникновений гностицизма, неоплатонизма, античных религий, египетских мистерий повлиял на все мышление и богословие греческого христианства.

А теперь, в конце, небольшая викторина. Угадайте, к каким религиозным системам относятся эти цитаты:

Первая: «Мы благодарим Тебя всей душой и всем сердцем, протянутым к тебе, невыразимый Боже... за то, что ты показал всем нам отеческую доброту, любовь и благожелательность, и даже сладчайшую власть в дарованных нам по твоей милости уме, речи и познании: разуме, которым мы думаем о тебе, речи, которой мы благодарим тебя, познанию, которому мы радуемся, познавая тебя. Спасенные Твоим светом, мы радуемся тому, что Ты полностью показал нам Себя, мы радуемся, что Ты сделал нас богами через созерцание Тебя, но все еще в наших телах. В поклонении Твоей благодати мы не просим иной [жизни], кроме той, что Ты сохранил для нас в своем познании, и где мы не усомнимся в жизни, так достигнутой». [9]

Вторая: «Божественное же влечение, очищая все расположение и способность души и тела и доставляя уму более устойчивое очищение, делает человека приемником боготворящей благодати. «Поэтому божественное увлекая — очищает, очищая — делает богоподобными, с богоподобными же беседует уже как с родными и домашними, и, если осмелиться сказать дерзко, единясь как Бог с богами и давая знать Себя, притом настолько же, насколько Сам знает знаемых». Где же тут смутность озарения? Познает их Бог, настолько они сами познают Бога. И как? Не смутными проблесками разумения, как он сказал в начале, но видя Бога в Боге, став богоподобным через единение с Ним и действием богоподобной силы достигая божественнейших благодатных даров Духа, в которые вглядеться, не достигнув богоподобия и одним умом исследуя божественное, невозможно». [10]

Первая цитата – последняя молитва Logos Teleios: псевдо-Апулей из Асклепия. Вторая – Палама из триад.