Образ Божий
Немного о том, есть ли в христианстве идея о природном свете образа Божия в человеке. Казалось бы, ответ очевиден – есть. Но откуда она? Идея восстановления падшего Адама стала превалирующей в греческом богословии. Но находим ли мы такое понимание у Павла? Это – тема для другой книги. Просто пара штрихов для обозначения контуров проблемы.
Первые мысли насчет восстановления мы находим у Иринея. Действительно, если богословие Иринея находит свое основание в теории восстановления, то на первый взгляд кажется, что именно идеи и мотивы Павла легли в основу его общего богословского мировоззрения.
Согласно Иринею первый человек, вышедший из Божьей руки, является возвышенным богоподобным существом, обладающим образом и подобием Бога. Вместе с тем есть весьма веские основания полагать, что «образ и подобие» – это одно и то же. Если исходить из особенностей древнееврейского, очень похоже на поэтическую вставку. Структурной единицей здесь является параллелизм, для усиления текста. Не готов сейчас аргументировать, приводить ссылки на ученых, но этот подраздел – небольшое отступление, размышление вслух.
Так вот, для Павла первый человек – всего лишь «душа живая». По этой причине принадлежит к этому низшему миру. Когда Ириней описывает природу первоначального человека, он полностью исходит из Быт. 1:26, в то время как Павел, по-видимому, относит и «образ и подобие» к одному качеству, а не к двум. Павел учит лишь тому, что смерть правит человеческим родом со времен Адама. Соответственно, для Павла воплощение никоим образом не означает восстановление, возвращение конца к началу.
Для Павла Христос даже как человек духовный не является восстановлением адамовой природы до грехопадения, но Он богочеловек — существо более высокого рода, чем первый человек. Ириней размышляет в контексте эволюционной мысли и несмотря на сильный сверхъестественный оттенок, который в этом содержится, все же можно сказать в его понимании, что Бог-Логос, явившийся на земле и соединившийся с человеческой природой, является завершением и преображением природы человека, установленной в творении.
Павел видит только резкие противоположные контрасты: для него Христос – это не завершение и преображение, а смерть ветхого Адама, старой чувственной природы человека (а не просто злой тенденции воли в этой природе). Обратите внимание, Павел никогда не говорит в терминах болезни и исцеления, идея восстановления природы вообще чужда ему.
Только восстановление отношений через примирение. С природой же никаких исцелений, никаких эволюций, никаких компромиссов. Смерть и «творение всего нового». Да и Христос в Ин. 3:3-5 говорит о рождении нового, а не об исцелении старого.
«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» — говорит Христос, а вслед за ним Павел: «Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет».
Феофил Антиохийский:
«Если угодно тебе, обрати внимание на окончание времен года, дней и ночей, как они кончаются и опять возникают. Не бывает ли также воскресение семян и плодов? И это на пользу людей. Ибо например, когда брошено в землю зерно пшеницы или других семян, то прежде оно умирает и разлагается, потом же поднимается и встает колосом».
Давайте внимательно посмотрим на ключевое для всего Писания 1Кор. 15:35-54. Итак:
«Но скажет кто-нибудь: как воскреснут мертвые? и в каком теле придут? Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно (настоящее «Е.Ж.»), какое случится, пшеничное или другое какое; но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело. Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц. Есть тела небесные и тела земные; но иная слава — небесных, иная — земных. Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе. Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное. Так и написано: первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом – духовное. Первый человек — из земли, перстный; второй человек — Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного. Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления. Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление, и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою».
Этот текст – ярчайший пример контрастов и противопоставлений. Смотрите:
- настоящее – будущее;
- небесное – земное;
- уничижение – слава;
- тело душевное – тело духовное;
- тление – нетление;
- смертное – бессмертное;
- первый Адам – последний Адам.
О каком воссоздании идет речь? Если «первый Адам» воссоздан, то почему говорится о другом, «последнем Адаме»? Если Адам – «душа живая», то почему говорится в противовес «дух животворящий»? Если первый Адам – «перстный», то почему говорится о «небесном»? Потому что никакого воссоздания нет.
А есть вот что: «се, творю все новое», «кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое», «во Христе Иисусе ничего не значит ни обрезание, ни необрезание, а новая тварь».
И сейчас мы имеем хотя и верный, но залог, а не само событие, протекающее по частям, в обоженых, окрыленных небожителях. И только «тогда» все произойдет «вдруг, во мгновение ока». А не тут, по чуть-чуть. Ведь как они не понимают элементарной вещи: а что будет с теми, кто не дообожился? Это какой-то переходный тип? Урод? Эволюционный мусор? Недомутировавшее существо? Как в «Страхе и ненависти в Лас-Вегасе»: «Слишком дикий чтобы жить – слишком редкий чтобы умереть».
Флп. 3:23:
«Который уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его, силою, которою Он действует и покоряет Себе все».
Мы видим, что Христос принял «уничиженное тело» и только после воскресения оно стало «славным». Итак, какое тело мы принимаем в евхаристии? Очевидно, «ломимое», то есть до воскресения. Но оно есть «плоть греха», «образ раба». Зачем нам это? Потому что оно воссоздано, говорят нам. Но мы видим, что никакого воссоздания Павел не знал. Это для него было бы абсолютной глупостью, бессмыслицей. Тогда какое же тело мы принимаем? Никакая гиперреалистическая теория не может дать ответ на этот вопрос. Но это лишь косвенные рассуждения.
Продолжим про Иринея. По его мнению, даже у падшего человека несмотря на потерю им подобия Божьего остается свобода через образ, и Бог в своей таинственной мудрости ведет свободного человека к завершению. Но Павел громко провозглашает абсолютную несвободу и неспособность ветхого плотского человека, который, как и его предок, является только душевным и ожидает всего от сверхъестественного Духа Божьего, который как абсолютное чудо вселяется в человеческое существо.
«И вас, мертвых по преступлениям и грехам вашим… и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом, — благодатью вы спасены, — и воскресил с Ним, и посадил на небесах во Христе Иисусе».
Мертвых, понимаете? Как реагирует на добро труп в морге? Ровно, не правда ли?
Для Иринея несмотря на весь сверхъестественный характер творение и искупление образуют великое внутреннее единство. Это – тот же самый Бог и то же самое Слово, которые создают человека и помещают в него расположение к Высшему, а затем в искуплении ведут к этой предопределенной цели. Однако для Павла сферы творения и искупления отделены друг от друга; он сильно ощущает контрастное различие между ними. Он остановился на радикальном противопоставлении первого и второго человека.
Таким образом, апостол отваживается на смелый принцип — «Бог этого века». Ириней, однако, жалуется, что гностики апеллируют к этому высказыванию и могут принять его только в сильном искажении. Это – просто фундаментальное различие в базовом отношении между сверхъестественным оптимизмом отца церкви и радикальный пессимизм апостола в отношении к падшему творению.
Это – не отвлечённые богословские концепции, нет. Это – сама сущность христианского благочестия:
«Зная то, что ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху; ибо умерший освободился от греха… Так и вы почитайте себя мёртвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе, Господе нашем».
Вот что на кону. Моя личная христианская жизнь. Или я постепенно обоживаюсь, по чуть-чуть, и все жду, когда же, наконец, Христос избавит меня от курения. Или я верю, что все уже даровано, что я онтологически другое существо – сын Божий и имею власть, да-да, власть над грехом! Мне это даровано, нечего ждать, нужно жить сыном! Не жить как сын, а быть сыном. Не бороться, а быть. Это истина, это уже произошло, это уже даровано.
А ты живешь химерами, ложью, «преданиями старцев». Если ты говоришь, что такой грешный, что грешнейший из всех людей, позволь спросить: а что Христос тогда сделал с твоим сердцем? Что произошло в твоем втором рождении? Ах, тебе семечку дали? Ну, тогда живи в своем зловонном болоте. Верь в него, поклоняйся ему и своей ламинированной бумажке, которую ты носишь на исповедь из раза в раз. Жди, пока обожится критическая масса твоей души и ты, наконец, бросишь курить. Рассматривай свои грехи «как песок морской», верь в то, что величайший дар Божий – «видеть свои грехи».
Вот о чем речь. Это же наш лейтмотив: я слабый, грешный, ничего не могу, «как свиния в калу лежу». Ну да, так и есть. Ты – свинья, именно так, только зачем при этом называть себя христианином? Почему ты решил, что христианин? Что Христос сделал для тебя раз ты – свинья? Но не так у Павла, не так у христиан.
«Верующим во имя Его дал им власть быть детьми Божиими», «Се даю вам власть на змей и скорпионов и на всю силу вражию», «Народ же, видев это, удивился и прославил Бога, давшего такую власть человекам», «противостаньте дьяволу и убежит от вас», «Грех не должен над вами господствовать, ибо вы не под законом, но под благодатью», «Освободившись же от греха, вы стали рабами праведности», «все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе», «Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь всё новое», «И такими были некоторые из вас; но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего».
А ты ходишь, рассказываешь, что ты – величайший грешник, тем самым являясь главным зловестником, ибо это значит, что сила Божия, крестившая тебя, бессильна. Ты, значит, не омылся, не освятился, не оправдался. Ты – главная антиреклама христианству.
«Разве не знаете, что вы — храм Божий, и Дух Божий живёт в вас?»
Но ты же не вылезаешь с отчиток, ты же перечисляешь все виды греха, которые нашел в методичке для исповеди, прося Богородицу спасти тебя. Вот, что такое ложное богословие. Это – другой бог, другая религия, другой мир, другой взгляд на себя, другие когнитивные схемы, это – в итоге путь в погибель!
Нужно понимать, что Ириней – апологет. Апологет в споре как раз с теми, кто делит творение на двух богов: злого и доброго. Ириней пытается выбить почву у них из-под ног, оттянуть великого Павла на сторону православия. И вводит этот оптимизм насчет исцеления творения, сохранения образа, разделение образа и подобия, определение греха как болезни и т.д.
Отсюда вытекает ряд дальнейших последствий. И Ириней, и Павел подчеркивают реальность явления Искупителя здесь, на земле. И все же между ними снова есть фундаментальное различие. Для Иринея даже несмотря на то, что он однажды говорит с точки зрения божества Искупителя об уничижении и самоопустошении, человеческая природа, которую принял Искупитель, является чем-то возвышенным и славным: природа, вышедшая из собственных рук Бога – образ и подобие Бога. Для Павла плоть Христа, в реальности которой он не сомневался, определяется как «подобие плоти греховной», «образ раба».
Для Иринея соединение божества и человечества в Иисусе — величайшее чудо, перед которым он стоит в благоговейном страхе; нечто неизменно ценное, существующее вечно. Для Павла плоть Христа — это нечто временно принятое на себя, бремя, от которого Он окончательно освобождается смертью. Для Иринея в этом соединении божества и совершенной человечности, включая тело и душу, Христос является действенным символом и конечной целью всех верующих; для Павла мертвый и воскресший Христос — действенный символ освобождения христианина от всего низменного, как физического, так и психического, и его возвышения в духовный мир.
Мы имеем в Евангелиях совершенно очевидно не тело из костей и сухожилий, в котором Христос является после воскресения. Между воскресением Лазаря и Христа фундаментальная разница. Если Лазарь — это оживший человек, проснувшийся и очищенный от признаков тления, то Христос – это новое творение. Это – человек, которого никогда не было.
Различия между Иринеем и Павлом наиболее остры в эсхатологии. Ириней энергично утверждает воскресение плоти как фундаментальный принцип христианской религии. В нем это происходит как нечто закономерное. Его теория восстановления, его доктрина объединения божественности с совершенной человечностью делает это необходимым. Дело искупления предстает перед ним в битве с гностицизмом как ложным учением. Действительно, ему кажется, что самая суть спасения будет удалена, если кто-то осмелится отрицать воскресение плоти. Ибо плотская чувственная субстанция также принадлежит природе человека, созданного Богом, и именно это Искупитель, явившийся во плоти, перенес и соединил с божеством, и в святом таинстве евхаристии Христос питает нашу плоть и кровь своей собственной.
Ириней ссылается на выражение Павла в 1 Кор. 15:50: «Плоть и кровь не могут наследовать Царства Божьего». Он гневно заявляет: «В своем безумии все еретики цитируют этот отрывок против нас, чтобы показать, что дело рук Божьих не может быть спасено». И теперь он посвящает большой раздел обсуждению этого высказывания, поскольку все последующие объяснения основаны на этом. Нужно прочитать весь раздел, чтобы понять, насколько сильно здесь искажены идеи Павла.
Когда Ириней снова и снова возвращается к толкованию того, что плоть «не может без духа» (а с духом может?) наследовать Царствие Божье, подразумевая, что плоть должна быть взята Духом Божьим. Когда он переосмысливает плоть и кровь как плотские действия (а не как кости и сухожилия), которые приводят человека ко греху. Когда он истолковывает оставление ветхого человека как означающее только отречение от старого образа жизни, а не ветхой природы, и когда, следуя всему этому, он учит, что весь человек из плоти и крови обновляется Богом, тогда с первого взгляда видно, что все это совершенно не как у Павла. И что Павел никогда бы не смог сказать, что в таинстве наша плоть питается телом и кровью Господа которое было до Его воскресения.
Тут я буду осторожен. Отмечу только, что существуют различные взгляды на присутствие Христа в дарах. Причем гиперреализм – только один из взглядов. На данный момент православное учение ничем не отличается от католического transsubstantiatio, как бы ни хотелось нашим рьяным защитникам отеческого предания. Нет в православии своей теории пресуществления. Это с очевидностью показывает наш крупнейший специалист в данной области М.М. Бернацкий [1]. И есть другие точки зрения, освященные титулами святых православной Церкви.
Еще раз повторю для особо остро реагирующих, это не значит, что присутствие Христа в дарах ставится под сомнение, конечно, нет. Речь идет о физической плоти и крови. И вот тут существуют в Предании разные мнения.
Для Иринея дух является сверхъестественным «дополнением» человеческой души, через которую душа и плоть возносятся в божественную сферу. У Иринея больше нет даже самого отдаленного соответствия с учением Павла об искуплении с его резкими контрастами.
Действительно, гностики могли поднять Павла на свое знамя. Радикальная и односторонне острая идея искупления, которая может поставить под угрозу (а в случае с гностиками, в конечном счете, делает это), унижая идею творения; пессимистическое базовое мировоззрение, которое у гностиков привносит во всю человеческую природу дисгармонию беспрецедентной остроты и что, по сути, лишает человечество единства и приводит к его расколу на два класса пневматиков и психиков; чрезмерно сильное чувство совершенно нового и беспрецедентного в христианском искуплении, которое, наконец, не только принижает все старое, но и угрожает уничтожить вечное и общезначимое; стремление к выходу из себя, которое испытало бы высшее за пределами падшего мира, который охватывает только человеческую жизнь души; духовное откровение, видение и экстаз. Одним словом, гностически понятый Павел создал тот пневматический энтузиазм, который действительно был в состоянии взорваться и уничтожить старый мир, но все же не смог построить новое всемирное братство. Преобразив учение Павла, порой до неузнаваемости, гностики были побеждены, но какой ценой?
Это был шедевр, которого достигли здесь отцы церкви! Павел, величайший гений, которого породил христианский начальный период, усвоен гностиками, и тем самым наносится смертельный удар по гностическому движению. Что было опасным для церкви в этом движении, так это связь гностицизма с учением Павла. Маркион, который представляет эту связь в чистом виде, также стал опасным соперником церкви. Теперь, после того как было доказано, что эта связь незаконна, церкви больше нечего было бояться нападок с этой стороны.
И если еще раз вспомнить, что Ириней знал, как поставить себя полностью на основу господствующего интеллектуального запроса своего времен, после чего просто и умело углубить эту веру таким образом, чтобы его учение могло просто сойти за ее изложение. Что наряду с этим он предложил толкование религии и ее конечную цель, которую в окружающей среде могли бы признать своей все те, кто обладает глубоким умом – а именно: обожение посредством видения Бога.
На вопрос «Почему Бог стал человеком?» на этот период дан окончательный ответ: Логос Божий должен был стать человеком, чтобы создать великое и чудесное единство между Богом и человеческой природой. Таким образом, обожествление человечества Иисуса приобрело для стиля мышления тогдашней эпохи свою неотъемлемую причину и оправдание.
Это сблизило христианство с античной мыслью. Во-первых, создавало твердое основание «воскресения плоти», которой так чуждались философы. Во-вторых, оправдывало прижизненное обожение, так любимое античным миром.