Обожение по Иринею

Как и предыдущие отцы, рассмотренные здесь, Ириней помещает теозис в контекст общения с Богом, где верующий восстанавливается в общении с Творцом и получает божественное качество бессмертия. Для Иринея это связано с идеей воссоздания.

В этой мысли у Иринея явно прослеживается намерение участия. Человечество участвует в Божественности через воплощение. Это участие приводит к передаче человеческому роду божественных качеств, которые заключаются, прежде всего, в бессмертии и нетлении. Ириней спрашивает,

«Ибо для того Слово Божие сделалось человеком и Сын Божий – Сыном Человеческим, чтобы (Человек), соединившись с Сыном Божиим и получив усыновление, сделался Сыном Божиим. Ибо мы никак не могли бы получить нетление и бессмертие, если бы не были соединены с нетлением и бессмертием. Но как мы могли бы соединиться с нетлением и бессмертием, если бы наперед нетление и бессмертие не сделалось тем, что и мы, чтобы тленное поглощено было нетлением и смертное бессмертием, дабы мы получили усыновление?»

Реальность участия в божественных качествах приводит нас к вопросу о правомерности различения Божьей сущности и энергий. Хотя Ириней постоянно говорит об участии в божественных качествах, он никогда не отличает сущность Бога от этих качеств. Мы нигде не находим того, что Бог утаил отдельный вид Себя — Свою сущность — от Своего непосредственного присутствия и щедрого самораскрытия миру. Труды Иринея не могут быть использованы для поддержки неопаламитской позиции, согласно которой отцы Церкви обосновывали возможность освящающего участия в Боге реальным различием между внутренне непричастной божественной сущностью и причастными энергиями Бога. Ириней предполагает и подразумевает, что божественные личности Святого Духа и Сына не менее доступны, чем божественные совершенства, которые Ириней четко определяет внутри того, на чем он неоднократно настаивает, как на совершенно простой сущности Бога.

Для Иринея воплощение открывает самого Бога, а не просто его энергии. Эта божественная сущность по своей природе причастна к Троице.

В этом отрывке Ириней раскрывает свое понимание обожения. Итак, что это?

  • дар усыновления;

  • восхождение к Богу;

  • приобретение нетления и бессмертия.

Это все вполне соответствует Благой вести. Но зачем такой термин? Что слышится в слове «обожение»? Очеловечение? Окаменение? Превращение в… «бога», «человека», «камень»?

Мы используем термин «вочеловечение» — что мы имеем в виду? Что Логос стал полноценным человеком. Не приобрел некоторые качества человека, но стал самым настоящим человеком. Совершенно очевидно, что для ранних отцов человек не превращается в Бога, но приобретает некоторые Его качества. Но и с этим нельзя согласиться. Не сам человек, но человек во Христе, как я рассуждал выше. Да, Ириней, Иустин полностью Христоцентричны. И да, безусловно, они предполагают, что человек обретает такие качества только во Христе, а не сам по себе. В результате чего? Медитативной практики? Конечно, нет. Это процесс? Конечно, нет. Это – единовременный акт веры и крещения.

И пребывает этот дар с человеком до тех пор, пока тот пребывает «вплоть до конца» в терминах Августина. Видите, сколько нужно сделать оговорок? Становится человек богом? Нет. Приобретает ли он сам божественные качества? Нет. Является ли такое обожение процессом? Нет. Так зачем, спрашивается, такой термин? Почему не использовать богодухновенный язык Писания? Если вы хотите показать процесс возрастания – Писание дает нам термин «освящение». Если вы хотите показать, что человек приобретает нетление и бессмертие по вере и крещению, то Писание говорит, что «во Христе мы имеем жизнь вечную». Что еще нужно?

Вы же видите, как взятая и развитая идея приводит нас к прямому индуизму, неоплатонизму, гностицизму? Ириней, кстати, ни разу не использует слово «обожение». Не говорит напрямую о том, что человек становится «богом», лишь косвенно приводя цитату из псалма 81. Кстати, никто из ранних отцов Церкви не толковал этот псалом в смысле постепенного обожения. Поговорим об экзегезе этого псалма ниже. Но говорит о «продвижении в Бога», у нас переведено «восход к Богу». Если не обговорить все ложные идеи, с этим связанные, и развить до Паламы, то вот и получаем обожение в самом языческом смысле, самый худший вариант из возможных.

Все отрывки, рассмотренные до этого момента, позволяют составить полное богословие обожения в рамках мысли Иринея. Согласно Иринею, человечество было создано по образу и подобию Божьему для общения с Триединой личностью. Однако человечество отвергло это общение через грехопадение и, таким образом, утратило божественное подобие. Вместо жизни и спасения человечество устремилось к смерти и отвержению Бога. Через воплощение Бог устранил ущерб, нанесенный грехопадением. В личности Христа соединились Божественная и человеческая природы. Этот союз — не просто личная реальность, которая затронула Христа как личность, но реальность, которая фундаментально изменила отношения между Богом и Его творением. Через Иисуса была преодолена онтологическая пропасть, отделявшая Бога от человечества, и восстановлено общение. Христиане через веру становятся усыновленными сынами Божьими и даже могут называться «богами», хотя и не напрямую высказанная мысль Иринея. Это подразумевают, что христиане участвуют в божественной природе и через это получают божественные атрибуты нетления и бессмертия.

Однако у Иринея мы все же находим форму заместительного искупления. Подвиг Христа на кресте выполняет требования по оплате греховного долга человечества, а его искупление является кульминацией его Воплощения, которое обеспечивает средства, с помощью которых человечество может соединиться с ним и получить обожествление. Этот юридический аспект богословия Иринея демонстрируется несколькими текстами в его трудах. Один из разделов, который особенно ясен, взят из пятой книги «Против ересей» Иринея, в котором он пишет:

«Итак, отпуская грехи, Он исцелил человека и явно показал, кто Он. Ибо, если никто не может отпускать грехи, кроме одного Бога, а Господь отпускал их и исцелял людей, то ясно, что Он был Слово Божие, сделавшееся Сыном Человеческим, и от Отца получил власть отпускать грехи, и что Он есть человек и вместе Бог, чтобы, как человек, Он сострадал нам, а, как Бог, милосердовал о нас и отпускал нам долги наши, которыми мы должны Богу Творцу нашему. И поэтому Давид предрек: «Блаженны те, коих неправды отпущены и грехи покрыты. Блажен человек, которому Господь не вменил греха» (Пс.31:1–2), предуказывая отпущение (грехов), последующее чрез Его пришествие, – отпущение, чрез которое Он и истребил рукописание «долга нашего и пригвоздил его ко кресту» (Кол.2:14), дабы как чрез древо мы стали должниками пред Богом, чрез древо же получили отпущение долга нашего».

Ириней использует язык «долга» в этом контексте, не боясь, что его обличат в лютеранстве. Он утверждает, что человечество находится в долгу перед Богом с момента грехопадения Адама, и что посредством «дерева мы сделались должниками Бога». Это не выкуп, уплаченный сатане, так как контекст ясно говорит, что «мы стали должниками нашего Творца». Через крест Христос заплатил долг, который лежал на человечестве. Это понимание становится ясным благодаря параллели, которую Ириней проводит между двумя деревьями.

Первое древо вводит человечество в долги; второе – возвращает, оплачивает, выкупает долг человечества. Прощение грехов является необходимым аспектом обожения человечества. Для того, чтобы человечество соединилось с Богом, необходимо справиться с грехом. Это происходит через крест, где Христос берет этот долг на себя. Таким образом, становится очевидным, что юридический язык не противостоит партиципаторным темам в мысли Иринея. Спасение включает в себя как онтологическое единение с Богом через воплощение, так и отпущение грехов через заместительное искупление Христа.

Однако, с этим опять нельзя согласиться. Выкуп платит «праведник за неправедных». Долг Адама был в непослушании. Оплата долга – в полном послушании Отцу. А это — вся земная жизнь Спасителя, а не один крест. Крест – это жертва умилостивления. Если нам необходимо разделять спасение на элементы, то мы имеем умилостивление и искупление. Первое жертва – на кресте, второе – послушание всей земной жизни. Первое – причина мира с Богом, второе – причина нашей во Христе праведности.

Воскресение является важным аспектом Сотериологии Иринея. Он заявляет:

«Потому и сам Господь дал нам знамение в глубину и высоту, которого человек не просил, потому что не надеялся, чтобы Дева зачала и, оставаясь Девою, могла родить Сына, и чтобы рожденное было «Бог с нами» и низошло в дольнюю землю, ища погибшей овцы, которая была Его собственное создание; и взошло на высоту, принося и представляя Отцу обретенного человека, в Себе Самом сделав начатки воскресения человека; дабы как глава воскресла из мертвых, так и остальное тело всего человечества, находящегося в жизни, по исполнении времени осуждения, назначенного за непослушание, воскресло совокупляемое посредством связей и составов и укрепляемое приращением Божиим (Еф.4,16), при чем каждый из членов имеет свое собственное и надлежащее положение в теле. Ибо много обителей у Отца, как и много членов в теле».

И опять это не как у Павла. Да, аспект «первенца из умерших» просто дословно цитируется, но нигде не отмечено, что воскресший Христос – это не тот Иисус от Марии в «образе раба» и «плоти греховной», «муж-скорбей, изведавший болезни» — но «вознесенный во славе». Непонятно, как можно не увидеть нарисованный пророком и апостолом контраст: «муж-скорбей, не имевший вида», «образ раба» и «плоть греха» и «воскресший и вознесенный в славе»? В какого Христа мы облекаемся? Удивительно, что это даже обсуждается.

Златоуст:

«По Воскресении Христос ел и пил не в силу необходимости — тогда тело Его уже не нуждалось в этом, — а для удостоверения в Воскресении».

Вот в какого Христа я верю, какого Христа я жду, в какого Христа я облекся в крещении:

«Я обратился, чтобы увидеть того, чей голос говорил со мною; и обратившись, увидел семь золотых светильников и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом: глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его, как пламень огненный; и ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи, и голос Его, как шум вод многих. Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей. И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый. И Он положил на меня десницу Свою и сказал мне: не бойся; Я есмь Первый и Последний, и живый; и был мертв, и се, жив во веки веков, аминь; и имею ключи ада и смерти».

Поскольку Ириней говорит о том, что Христос принял на себя природу не только отдельного человека, но и всего человеческого рода, он считает, что то, что происходит с Иисусом, становится судьбой человечества. Подобно тому, как освященное человеческое существование Христа освящает каждый этап жизни, воскресение Иисуса гарантирует и открывает воскресение человеческого рода. Через отождествление с Христом личность Иисуса становится личностью Его народа, и он разделяет Его Сыновство и освящение, а также Его воскресение из мертвых.

Я считаю, что вполне обоснованно можно утверждать, что Ириней исповедует спасение по одной лишь вере.

Во-первых, он ясно заявляет, что искупление, включая обожествление, является актом благодати:

«Поэтому Сам Господь есть знамение нашего спасения – Эммануил от Девы, так как Сам Господь имел спасти их, ибо сами собою они не могли спастись; почему и Павел, показывая человеческую немощь, говорит: «Знаю, что не живет в плоти моей доброе» (Рим.7,18), давая знать, что благо нашего спасения не от нас, а от Бога. И еще (говорит): «Бедный я человек, кто избавит меня от тела сей смерти» (Рим.7,24?) и тотчас указывает избавителя: «Благодать Иисуса Христа Господа нашего». Это говорит и Исаия: «Укрепитесь руки опущенные и колена слабые; ободритесь малодушные, укрепитесь, не бойтесь: вот Бог наш воздал суд и воздаст; Он сам придет и спасет нас» (Ис.35,3–4). Здесь видим, что не сами собою, но помощью Божией должны мы спастись».

Говоря о ветхозаветных людях, Ириней заявляет, что «их спас Сам Господь, потому что они не могли спастись своими силами». Таким образом, концепция обожения у Иринея не является морализаторской, но основательно утверждена на Божьей благодати, особенно проявленной через воплощение Христа.

Во-вторых, он исповедует, что Бог «верующих во имя Его делает сынами Божиими... Ибо это Он сошел и вознесся для спасения людей».

Наряду с Павлом Ириней использует пример Авраама, чтобы продемонстрировать уникальность веры:

«Когда таким образом Авраам был пророк, и в Духе видел день пришествия Господа и домостроительство страдания, чрез которое он и все подобно ему верующие Богу имели спастись, то он сильно возрадовался. Итак, Аврааму не был неведом Господь, Коего день он желал видеть, ни Отец Господа, ибо он от Слова Господа узнал и уверовал в Него; почему и вменилось ему это от Господа в праведность. Ибо вера в Бога оправдывает человека».

В-третьих, Ириней совершенно определенно говорит о том, что совершенным человека делает вера («признание») в «пришествие Сына Его»:

«Таковы голоса Церкви, от которой всякая церковь получила свое начало; таковы голоса митрополии граждан Нового Завета; таковы голоса Апостолов; таковы голоса учеников Господа, соделанных Духом Святым по вознесении Господа совершенными; они призывали Бога, сотворившего небо и землю и море, Который возвещен был пророками, и Сына Его Иисуса, Которого показал Бог, а другого (Бога) не знают… Ибо таково было познание спасения; которое делает совершенными пред Богом тех, которые признают пришествие Сына Его».

Таким образом, христианин спасается и оправдывается одной лишь верой, которая засчитывается ему в праведность перед Богом. Вера получает не только праведность, но и благословения союза с Богом, такие как нетление и бессмертие.

«И для того Отец открыл Сына, чтобы посредством Его явить Себя всем и верующих в него праведных принять в нетленное вечное успокоение. Веровать же в Него значит исполнять Его волю, – а не верующих и посему избегающих Его света по справедливости заключить в тьму, которую они сами по себе избрали. Потому Отец всем открыл Себя делая видимым всем Святое слово; и наоборот, Слово всем показало Отца и Сына, сделавшись видимым всем, посему праведный суд Божий (будет) на всех, которые подобно (другим) видели, но не уверовали подобно (другим)».

Когда наш православный апологет слышит слово «творить волю Божию» или «заповеди Божии», то сразу говорит: «Ну вот! Видите! Четыре поста, среда и пяток, причастие раз в три недели, утреннее и вечернее правило, держания ума в аду» и т.д.

Нет, дорогие. Должен вас разочаровать: «Вот дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал», «а заповедь Его та, чтобы мы веровали во имя Сына Его Иисуса Христа и любили друг друга, как Он заповедал нам».