Воображение
В.В. Петров:
«Прокл и ДА о вымышленном (τὸ πλασματῶδες). Прокл, прямой источник многих концепций ДА, излагает свои взгляды на роль и функцию символов в контексте философской полемики относительно допустимости использования мифов в философии. При этом он (как до него — христианские авторы, а после него — ДА) использует оба значения глагола πλάσσω («лепить, наделять формой» и «выдумывать»). В системе Прокла наличие формы (μορφή) является характерным признаком чувственного бытия и форм восприятия этого бытия, реализующихся в представлениях воображения (ϕανθασία), ответственного за построение образов и форм. В сравнении с истинно сущим, которое умопостигаемо, равно и чувственные объекты, и понятия о них представляют собой πλάσμα — неподлинное бытие, «мнимости». Поскольку эти «мнимости» представляют собой изменчивые подобия подлинных сущностей и отсылают к ним, они также именуются «символами».
Прокл, который написал специальное сочинение о символах и мифах (оно не сохранилось), признает, что воображение и его образы необходимы для тех, кто живет на земле, в мире телесности. У душ, тяготеющих к образам, «развивается» или «выбрасывается вовне» (προβέβληται) некий частичный логос. Таким образом, воображение связано с «выдвижением» склонности (привязанности) душ к воображению и образности, дословно — к «лепнине» (τὸ πλασματῶδες), которая, вообще говоря, представляет собой «затемнение» чистого ума.
Мыслительное и воображаемое противопоставляются Проклом (а до него — Порфирием) как внутреннее и внешнее. Души, которые попадают на землю, облекаются здесь в «воображающий ум», становятся «из бесстрастных страстными». Здесь Прокл развивает учение Аристотеля, который соотносил образы воображения с претерпеваниями (страстями) и считал, что познание и память неотделимы от представления (φάντασμα), воображения и изображений (ζωγράφημα), а те, в свою очередь, связаны с телесностью и претерпеванием (πάθος) общего чувства.
Согласно Проклу, души, обитающие в земных телах, оперируют образами и символами, так что для их обучения не подходит чистое мышление, недоступное им в силу чрезмерной возвышенности. Для научения «воображающего ума» нужны мифы, т. е., «образы» и «формы», «символы» и «вымысел». Бывают души, ум которых двояк: внутренний (который воистину и есть мы), который связан с мыслительным, а внешний, в который мы облекаемся, выдвинувшись вовне (προβεβλήμεθα), связан с «лепниной» воображения (τὸ πλασματῶδες). Сформулированное Проклом противопоставление чистого ума, созерцающего истинное бытие, и ума воображающего, еще только наставляемого на путь истинного знания, позднее получит акцентированное выражение у ДА.
Миф и символы используются высшими силами, чтобы сообщить откровения относительно грядущего или вещей божественных. При этом умопостигаемые истины не сообщаются явно: на них указывается прикровенным образом — через загадки и вымысел («лепнину», πλάσματα). При этом то, что формы не имеет, является через наделенные формой подобия (μεμορφωμένα τῶν ἀμορφώτων ἀφομοιώματα).
Прокл замечает, что этот способ часто используется в священных обрядах (τὰ ἱερὰ) и там, где совершаются таинства (τὰ δρώμενα ἐν τοῖς τελεστηρίοις). Символы и мифы, которыми полны таинства, не только ведут посвященных к истине, но скрывают ее от посторонних. Кроме того, символы в таинствах неведомым образом производят сопереживание посвящаемых душ в отношении богов. Души приходят в сорасположение (συνδιατίθεσθαι) со священными символами, исступают из себя (любимый апофатиками экстаз «Е.Ж.») и утверждаются в богах. Таким образом, наличие особых «символов», используемых в таинствах, приводит к тому, что земное получает дух с небес и озарение от богов 36.
Переход от Прокла к ДА не обнаруживает существенных отличий в их понимании природы и роли образов и вымысла. Взгляды ДА на соотношение умопостигаемого и воображаемого, внутреннего и внешнего, не имеющего формы и наделенного формой воспроизводят построения Прокла. ДА тоже отличает бесстрастное и мыслительное начало души от начала страстного и воображающего, говоря, что «претерпевающая» часть души использует образы и символы, тогда как бесстрастная часть узревает простоту божественного:
ДА: «И подобало... чтобы бесстрастная часть души (τὸ μὲν ἀπαθὲς τῆς ψυχῆς) созерцала простые и глубочайшие зрелища из числа богоподобных картин, а страстная (τὸ δὲ παθητικὸν αὐτῆς), соответственно своей природе, почитала бы и тянулась к божественнейшему посредством вымыслов, сконструированных из образных символов (τοῖς προμεμηχανημένοις τῶν τυπωτικῶν συμβόλων ἀναπλασμοῖς), поскольку таковые завесы по природе родственны ей...».
Вы вообще понимаете, о чем идет речь? Иисус из Назарета, убитый при Понтии Пилате, растерзанный солдатами, пронзенный копьем, кричавший на кресте, проливавший кровавый пот в Гефсимании, поднятый из мертвых с ранами от гвоздей в руках — это все миф? Мы только «тянемся к божественному посредством вымыслов, сконструированных из образных символов». Это – не исторические факты нашей биографии, не то, «что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали и что осязали руки наши», а мифы. Ведь мы же понимаем, как воспринимали мифы философы. Для простого народа это – благочестивые сказки, чтобы держать народ в религиозном сознании. А для философов мифы – это образы, медитируя на которые, ум выходит из себя и зрит истину лицом к лицу. Все жизнеописания Геры и Персифоны лишь пища для медитации. Также и Христос. Также и Голгофа. Это лишь миф для упражнения ума.
В.В. Петров:
«Как и Прокл, ДА полагает, что чувственное и вылепленное (ἐν πλάσει καὶ τύπῳ), т. е., наделенное формой (μεμορφωμένοις), не может познать умопостигаемое и бесформенное. Чтобы быть познаваемым, последнее должно стать оформленным и очерченным, быть представленным в подобиях, доступных слабому уму. Поэтому Речения (Библия) и Предание «человеколюбиво» сообщают нам божественные истины в доступном для нас виде: не имеющее формы становится оформленным, цельное — раздробленным, простое и неочерченное предстает умноженным в пестроте символов.
При этом священные символы (ἱερὰ συνθήματα), используемые для «боговаяния» (θεοπλαστίας) — для того, чтобы представить Бога в привычном для земных глаз виде, — с необходимостью «выдвинуты во внешнее» (προβεβλημένα), в сферу воображаемого. Эта священная лепнина символов (συμβολικῆς ἱεροπλαστίας) составляется с внешней стороны (τὰ ἐκτὸς αὐτῆς), т. е., для «посторонних», в невероятный вымысел и небывальщину (ἀπιθάνου καὶ πλασματώδους τερατείας).
Но «лепнина», т. е., видимая сторона символов, есть «выдвижение вовне» истинного знания, сокрытого от непосвященных. Истинные ревнители Божества смогут очистить символы от выдумки, поскольку их созерцательная способность имеет надлежащую «пригодность» для перехода от чувственных форм к простой истине, которая превышает символы. Как у многих античных и христианских авторов, память для ДА связана с воображением».
Чем больше я погружаюсь в исследования этого языческого лжеца, тем больше перехватывает дух от негодования. И вот это все было на «ура» принято Церковью? Это и есть сердце нашего богословия? Это и есть наша визитная карточка? И есть высочайший полет «христианской» мысли? Что память о Христе – это воображение? Это «неподобный символ» для защиты от «сброда»? О каких символах и мифах говорит Псевдо-Дионисий? Нам оставлен лишь один символ — тело и кровь Спасителя. Что в этом символе «неподобного»? Что в нем от «мифа»? Что в нем от «воображения»? Как «истинные ревнители должны очистить этот символ»? Разве не этот символ их очищает, а не они должны очищать «миф о распятом»? Единственный образ Христа, Его икона — это святое Евангелие. Это – тоже «неподобный миф», «невероятный вымысел и небывальщина»?
Это уже не бред и фантазии. Это – прямая, сатанинская ложь.