✟ Virtus et Gloria

Исторический контекст

А. Калделлис в своей работе Republican theory and political dissidence in Ioannes Lydos [1] пишет:

«...в Константинополе шестого века не было свободы слова, поскольку имперская идеология поддерживалась карательной силой государства. Свобода мысли действительно существовала, возможно, в большей степени, чем в наш век, но это уже другой вопрос. Главное заключается в том, что если кто-то не соглашался с основными принципами имперского правления или с конкретной политикой, то выражать свое несогласие нужно было очень осторожно. Некоторые вещи просто необходимо было сказать, а о других вещах нельзя было говорить открыто, независимо от того, во что человек верил».

Молодой Прокл вызвал удивление своей смелостью у будущих учителей, открыто продемонстрировав свою верность старой религии, когда он впервые прибыл в Афины. Всего десятилетием ранее христианство впервые продемонстрировало свою силу в Афинах, когда были введены строгие ограничения для местных языческих культов. В 430-х годах на имперском уровне прокатилась серьезная волна гонений, и афинские храмы были закрыты примерно до 460 года. Философии пришлось выступать не только в роли теоретического защитника традиционных культов, но и в качестве их своеобразной замены. Жизнь в условиях господствующей и активно преследуемой христианской религии объясняет, почему в позднем неоплатонизме были приняты более эзотерические формы, которые отражают обстоятельства, преобладавшие в то время.

В 448 году императорский указ предписывал сжечь трактат Порфирия «Против христиан». Вряд ли случайно, что наиболее явные намеки на христианство в трудах Прокла содержатся в его ранних работах, включая комментарии к «Тимею» и «Республике» Платона. Однако Прокл оставался уверенным в себе. Он не чувствовал, что живет в «эпоху тревоги» или на краю пропасти, как иногда предполагают старые ученые.

Перспектива ближайшего будущего стала для неоплатоников более мрачной после подавления восстания против императора Зенона в 480-х годах, в последние годы жизни Прокла. Грамматик Пампрепий, активный участник восстания, был учеником Прокла, хотя и не входил в его внутренний круг. Он пытался добавить к интригам власти аспект языческого сопротивления. Преемники Прокла считали людей его типа авантюристами, если не провокаторами; например, Дамаский считал, что действия Пампрепия пошли на пользу только противникам.

После восстания в 488-89 годах последовала новая волна репрессий, которая затронула и неоплатоников в Александрии. На стороне монахов и фанатичных толп возникла новая группа врагов, филопонцы, которые преследовали языческих профессоров, работавших в сфере высшего образования. Они не хотели физически уничтожать своих языческих врагов, но добивались их моральной капитуляции с помощью принудительного обращения. В Александрии и Газе они разработали метод, использующий элемент провокации для эскалации конфликта.

Оба подхода оказались успешными: подпольные языческие святыни были разрушены, и властям напомнили об их обязанности вести себя как светская власть, авторитет духовенства был усилен, а языческую интеллигенцию терроризировали, заставляя креститься.

Знаменитые Гораполлон из Александрии и Леонтий из Газы обратились в христианство, чтобы безопасно вернуться домой к своему учению. Возможно даже, что Аммоний, сын спутницы Прокла Гермеи, принял государственную религию. Так это было или нет, но Дамаский обвинил его в постыдном компромиссе. От самого Аммония мы имеем утверждение: «Хотя душа может быть принуждена тиранами к исповеданию нечестивого учения, она никогда не может быть принуждена к внутреннему согласию и вере».

Симплиций, писавший, вероятно, не намного позже, высказывал подобные мысли, например, «в условиях нынешней тирании», когда искал утешения, изучая стоиков.

Еще одной особенностью ситуации стали теоретические нападки на Прокла, предпринятые христианскими интеллектуалами, кульминацией которых стала знаменитая работа Иоанна Филопона. Эти нападки были зловещими, потому что Прокл был приравнен к Порфирию, архи-антихристианскому полемисту. Мы имеем отголосок этого в «Суде», где говорится о том, как Прокл «использовал дерзкий язык» против христианства. Книга Филопона «Против Прокла» была опубликована в 529 году, что стало роковой датой принятия закона Юстиниана, и когда Дамаский увидел, что его школа насильственно закрыта, он предпочел изгнание крещению, хотя позже вернулся, вероятно, благодаря добрым услугам персидского царя. Период нарастающей бури, начавшийся с событий в Александрии, был также периодом рождения Дионисийского корпуса.

Конечно, не было постоянного, активного преследования. Были волны насилия и времена смуты. Гонения были спорадическими, как и более ранние гонения на Церковь. Эта нерегулярность была во многом связана со слабостью репрессивной силы любого досовременного государства. Юстиниан все еще не мог даже представить себе, что сможет совершить такой подвиг, какой смог совершить Филипп Ле Бель, проведя при своем режиме одновременный массовый арест тамплиеров.

Однако уничтожение книг при энергичном правлении ранней Византии оказалось все-таки достаточно эффективным. В 537 году Юстиниан запретил труды лидера монофизитов Севира, в результате чего ни одна из его греческих рукописей не сохранилась. Важным моментом является то, что если мы недооцениваем реальность преследований, то легко скатываемся к апологетической христианской точке зрения, согласно которой упадок традиционной религии был вызван ее врожденной слабостью, а не преследованиями. Функция преследования заключалась в том, чтобы навязать молчание, тогда конформизм сделает свое дело без активного насилия. Именно так с тех пор действуют репрессивные режимы.