✟ Virtus et Gloria

Гностицизм

Апокриф Иоанна [1]:

«Учение Спасителя и откровение тайн и вещей, сокрытых в безмолвии, даже сие, чему Он научил Иоанна, ученика Своего.

Он есть неизмеримый свет, который чист, свят (и) непорочен. Он невыразим, будучи совершенным в нетлении. (Он) не совершенен, не блажен и не божественен, но намного превосходит их. Он не телесен и не бесплотен. Он не велик и не мал. Невозможно сказать: «Каково его количество?» или «Каково его качество?», ибо никто не может знать его. Он не является кем-то среди (других) существ, скорее он намного превосходит их. Не то чтобы он (просто) превосходит, но его сущность не причастна ни эонам, ни времени. Ибо тот, кто участвует в эоне, был подготовлен заранее. Время для него не распределялось, ибо он не получает ничего от другого, ибо это было бы получено взаймы. Ибо тот, кто предшествует кому-то, не испытывает недостатка, чтобы получить от него. Ибо, скорее, это последний ожидающе смотрит на него в его свет». [2]

Аллоген:

«И когда я утвердился в этих вопросах, силы Светлых сказали мне: «Прекрати мешать бездействию, которое существует в тебе, поиском непостижимых вещей; лучше услышь о Нем в той мере, в какой это возможно посредством первичного откровения и прозрения»:

«Теперь Он есть нечто постольку, поскольку он существует в том смысле, что он либо существует и станет, либо действует или знает, хотя он живет без разума, или жизни, или существования, или не-существования, непостижимо. И он есть нечто наряду со своим собственным бытием. Он не оставлен каким-то образом, как если бы он уступал чему-то, что оценивается или очищается, или что получает или дает.

И Он нисколько не умаляется, ни от собственного желания, ни от того, отдает ли Он или получает через другого. Он не имеет никакого желания ни от себя, ни от другого; это не влияет на него. Вернее, он и сам ничего не дает, чтобы не уменьшиться в другом отношении; и по этой причине он не нуждается ни в Разуме, ни в Жизни, вообще ни в чем. Он превосходит Универсум в своей лишенности и непознаваемости, то есть в небытии, поскольку наделен тишиной и неподвижностью, чтобы не быть уменьшенным теми, кто не уменьшен.

«Он не является ни божественностью (запомним, «Е. Ж.»), ни блаженством, ни совершенством. Скорее, она (эта триада) — непознаваемая сущность его, а не то, что ему свойственно; скорее, он — другое, превосходящее и блаженство, и божественность, и совершенство. Ибо он не совершенен, но он — другое, превосходящее его. Он не безграничен и не ограничен другим.

Скорее, он является чем-то высшим. Он не телесен. Он не бесплотен. Он не велик. Он не мал. Он не число. Он не существо. Он также не является чем-то существующим, что можно познать. Но он есть нечто иное, превосходящее его самого, чего нельзя познать.

«Он есть первичное откровение и знание самого себя, поскольку только он один знает себя. Поскольку он не является одним из тех, кто существует (запомним, «Е. Ж.»), но является другой вещью, он превосходит всех, даже по сравнению с тем, что является его и не является его. Он не участвует ни в возрасте, ни во времени. Он не получает ничего от чего-либо другого. Он не уменьшается, не уменьшает ничего, и он неуничтожим. Но он самопостижим, как нечто настолько непознаваемое, что превосходит тех, кто превосходит непознаваемое.

«Он наделен блаженством, совершенством и тишиной — не <блаженством> и не совершенством — а тишиной. Скорее это (эти атрибуты) — сущность Его, которая существует, которую нельзя познать, и которая пребывает в покое. Скорее, это сущности Его, непознаваемые для всех них. «И он намного выше по красоте, чем все те, кто благ, и поэтому он непознаваем для всех них во всех отношениях. И через них всех он находится во всех них, а не только как непознаваемое знание, которое ему присуще. И он един с неведением (неведение, превосходящее ведение по Паламе, «Е. Ж.»), которое его видит. Видит ли <кто-либо>, каким образом он непознаваем, или видит его таким, каков он есть во всех отношениях, или сказал бы, что он есть нечто подобное знанию, — он согрешил против него, будучи подлежащим суду за то, что не познал Бога. Он не будет судим Тем, Кто ничем не озабочен и не имеет никакого желания, но оно (суждение) <это> от самого себя, потому что он не нашел истока, который истинно существует. Он был слеп, если не считать глаз откровения, который покоится, (тот), который активирован, (тот) из Тройственной Силы Первой Мысли Невидимого Духа». [3]

Апокриф Иоанна:

«Он есть невидимый Дух, о Котором не следует думать, что Он бог или что-то подобное. Ибо Он больше, чем бог, так как нет ничего выше Его, ибо никто не владычествует над Ним. Ибо он не существует в чем-то низшем, чем он, так как все существует в нем. Ибо это он сам себя устанавливает. Он вечен, ибо ни в чем не нуждается. Ибо Он — полное совершенство. Ему ничего не недостает, чтобы быть завершенным этим; напротив, Он всегда совершенно совершенен в свете. Он безграничен, поскольку до Него не было никого, кто мог бы установить для Него пределы. Он неисследим, поскольку до Него нет никого, кто мог бы исследовать Его. Он неизмерим, так как до Него не было никого, кто мог бы измерить Его. Он невидим, так как никто не видел Его. Он вечен, так как существует вечно. Он неизречен, поскольку никто не мог постичь Его, чтобы говорить о Нем. Он безымянен, поскольку до Него не было никого, кто мог бы дать Ему имя». [4]

Йонас:

«Началом и концом парадокса, который представляет собой гностическая религия, является сам Неведомый Бог: будучи непознаваем в принципе, будучи «иным» для всего известного, Он выступает тем не менее объектом познания и даже зовет познать Себя. Он как приглашает, так и затрудняет поиски для познающих Его; в недостаточности ума и речи Он становится открытым; и самое сообщение о недостаточности порождает язык для называния Его. Согласно Валентину, Он — Бездна, а по Василиду Он и вовсе Не-Сущий (привет, наш любимый «ареопагит», «Е. Ж.») (Hippol., Refut. VII. 20); Его внекосмическое существование отрицает любые объектные определения, ибо они происходят из мирской сферы; Его трансцендентность, выходящая за пределы любого величия и беспредельно расширяющаяся, сводит на нет любые символы, созданные для Его описания; короче говоря, Он вообще пренебрегает описанием; и именно Он есть Тот, о Ком возвещает гностическое послание, сообщает гностическая речь, утверждает гностическое поклонение.

Знание Его как таковое является знанием Его непознаваемости; утверждение Его как познаваемого так является утверждением через отрицание. Оно дает начало богословию via negationis, отрицательному богословию, мелодия которого впервые озвучивает здесь путь признания Того, Кто не может быть описан, усиливая тем самым величественный хор западного благочестия.

«Лишь Ты не имеешь границ,

Лишь Ты не имеешь дна,

Лишь Ты недоступен уму,

Лишь Тебя не находит тот, кто ищет.

Никому не познать Тебя против воли Твоей...

Ты единственный, Кто пуст,

Ты единственный, Кто незрим,

Ты единственный, Кого нет».

(Гностический гимн, сохранившийся на коптском языке;

см. С.Schmidt, Koptischgnostische Schriften, 1905, p. 358)

«О Ты, Кто вне всех вещей,

как могу я назвать Тебя?

Как возносить хвалу Тебе,

если никакая речь не выразит Тебя?

Как умом объять Тебя,

если никакому уму Тебя не постичь?

Ты единственный невыразим,

хотя произвел все, что открыто речи.

Ты единственный непознаваем,

хотя произвел все, что открыто мысли.

Ты конец всех вещей, -

и один, и все, и никто.

Не один, не все; произнося эти слова,

как могу я назвать Тебя?»

(Начальные строки гимна Григория Богослова;

см. Е.Norden, Agnostos Theos, p. 78)

В голосе этих утверждений для нас сквозь века звучит музыка послания другого Бога, недосягаемая для полемических нападок на повергнутого Творца. Ее таинственная привлекательность все еще жива, и она вполне может вновь поселиться в ищущем Бога сердце человека». [5]