ГЛАВА 2.14
Во время потопа и впоследствии, вплоть до пришествия Христа, были признаки действия Божьей благодати и примеры чудес христианской благодати, хотя обильная благодать, которая сейчас наводняет человечество, тогда не изливалась с такой щедростью.
В сохранении Ноя с его сыновьями и их женами, которые должны были стать началом всех народов, Священное Писание показывает нам откровение о чудесах божественной благодати. Ковчег поразительной вместимости, который приютил столько животных, сколько потребовалось бы для восстановления их вида, является символом Церкви, которая должна собрать в себе все человечество. В дереве и воде мы видим раскрытое Искупление через крест Христов. Те, кто был спасен от всемирного разрушения, символизируют избранную полноту всех наций. В них обновляется дар плодородия и дается свобода есть то, что им заблагорассудится, исключая только удавленину и кровь; знамение многоцветной радуги, то есть символа многообразной благодати Божьей, дается в торжественный залог спасения. Все эти образы и священные знаки были учением не только для немногих членов одной семьи, но через них для всего их потомства. Урок, который Бог преподал родителям, также предназначался для наставления их детей. Опять же, когда рост человеческой расы пошел по восходящей, и люди возгордились самой своей численностью, когда их наглость достигла такой высоты, что они мечтали вознести до небес башню фантастической конструкции, насколько чудесной была тогда строгость Божьего правосудия, чтобы остановить их дерзость! Единый общий язык, на котором говорили все эти люди, Он привел в смешение и разделил на семьдесят два языка, чтобы путаницей речи разрушить единство работы и таким образом помешать осуществлению безумного предприятия. В то же время Бог намеревался с помощью предусмотренного Им рассеяния бывшего союза людей, который стал злом, обеспечить население все еще необитаемого мира. Но в этой работе Божьего Провидения мы также видим прообраз чудес христианской благодати, которая должна была собрать все разобщенное человечество в стенах того здания, где каждое колено преклонится пред Богом и каждый язык исповедует, что Иисус во славу Бога Отца. Это распространение благодати, которой должна была быть явленная во II главе полнота назначенного времени, проявляется с еще более ясными знамениями в Божьем обетовании Аврааму, когда Он предсказал ему, что его двойное потомство, то есть дети плоти и дети обетования, станут столь же многочисленными, как песок и звезды. Тогда этот старик, который из-за бесплодия своей жены в течение многих лет уже потерял надежду на сына, поверил с верой, заслуживающей похвалы, что через единственного сына он станет отцом мира. Он предвидел, он действительно видел среди своего потомства Того, Кто сказал: Авраам видел мой день и возрадовался. В то время, когда Авраам был оправдан этой верой, он еще не получил Божьего повеления об обрезании; и, хотя он тогда был в своем естественном необрезании, его вера считалась праведной. Та же самая вера получила знамение обрезания в той части тела, через которую семя продолжения рода должно было перейти в ту плоть, из которой, без семени плоти, Сын Божий, Бог-Слово, стал плотью и родился от дочери Авраама, Девы Марии. Своим рождением среди людей Он сделал всех людей Своими братьями, которые возродятся во Христе через Духа и будут иметь веру Авраама. Но до того дня, когда должно было появиться семя, о котором было сказано: "В семени твоем благословятся все народы" (Быт. 28:14), эта вера оставалась ограниченной людьми одной национальности, и там, у истинных израильтян, надежда на наше искупление сохранялась живой. Ибо, хотя были некоторые люди других рас, которых, пока Закон был в силе, истина соизволила просветить, все же их было так мало, что мы едва ли можем знать, были ли они вообще. Но, несмотря на тот факт, что изобилие благодати, которое сейчас наводняет весь мир, тогда не излилось с равной щедростью, не оправдывает язычников, которые, будучи "отчуждены от общества Израильского, чужды заветов обетования, не имели надежды и были безбожники в мире" (Еф.2:12) умерли во тьме своего невежества.