Сердечное внимание
Участники: Евгений Александрович Жуков, игумен Петр (Мещеринов)
Евгений Жуков:
Прочитал трактат Терстегена о границах ума. Он пишет, что нужно свести внимание в сердце. Не пытаться умом умириться через рассуждения. Учителя Иисусовой молитвы тоже пишут о внимании в сердце. Можете ли Вы, пожалуйста, разъяснить что это такое?
Игумен Петр:
Это такой вопрос... особо-то не объяснишь, как не расскажешь, что такое «вкус мёда», например. Попробую так сказать. Нужно верой («чувством веры», «движением веры» - это и есть «сердцем») «нащупать», (Терстеген уточняет – детски, с любовью) живое соприсутствие Божие. Как только оно «нащупается» – всё пойдёт своим чередом. Критерии: глубокий (в смысле – глубоко, «подземно» расположенный, не обязательно «всеобъемлющий», это высокая мера) мир и некое постоянное чувство «двусторонности»: Господь Иисус – мой Бог, я – Его (см. выше цитату свт. Феофана Затворника из «Начертания христианского нравоучения»). Чувство это – как воздух: мы дышим, и не обращаем на это внимания; но попробуй зажми нам рот и нос на две минуты – всё сразу станет понятно. Если хотите, задача заключается в том, чтобы это «дыхание» Божьего соприсутствия (которое дано всем христианам, если они грехами не пресекают его) постараться перевести в «осознанный режим». Если не получается, или непонятно, что это такое – молиться Господу, чтобы Он дал нам это понять и вкусить. Обязательно даст, только нужно быть внимательным к сердечному состоянию. Это вещи тонкие, очень спокойные и «незаметные»; в большинстве своём христиане, увы, просто проходят мимо них. Большой вред тут оказывают внешние церковные вещи, которые, при малейшем нарушении меры в отношении них, имеют свойство «забивать» эту внутреннюю тонкость; поэтому мне всегда неуютно, когда приходится много говорить о значении икон, мощей, а тем более церковных юрисдикций и т. п. Это всё очень внешнее, шелуха. Вот Вам, кстати, и ещё один критерий Богоприсутствия – всё это становится глубоко неинтересным.
Евгений Жуков:
Отец Пётр, благодарю сердечно, 3 раза перечитал. Если позволите, уточнение. Есть ли какие-то упражнения, которые способствуют этому? Не совсем понятно, как нужно уловить присутствие Божие. Ложусь, становлюсь, сажусь, закрываю глаза... У меня всегда наступает в этот момент затруднение, что дальше... Вспоминать заученный Новый Завет, каяться, молиться Иисусовой молитвой, благодарить, размышлять о присутствии Божием, молчать? Не знаю, о чем молиться. Не знаю как. Хотя каждый день по 2-3 часа уделяю чтению, молитве, богомыслию. Однако нет постоянства. Такое ощущение, что Господь Сам все делает. И неважно, что я там бормочу, главное, чтобы бормотал.
Я о том, что все грехи и страсти Он удалял, когда Сам считал нужным. Давал ощущения, догматизацию, направление мысли, когда Сам хотел и что хотел. Никакой зависимости от того, что я делаю или не делаю, я не увидел. Но что-то я должен делать? Как успокоить ум? Как довериться?
Я изначально и зацепился за Иисусову молитву, очень понятная практическая вещь. Но Господь послал страшный невроз, так что пришлось все бросить. Я, наверное, хотел спасение «на своих условиях»…
Игумен Петр:
Нет упражнений. Тем более, если невроз. Единственно, что – утишиться и постараться умирить (и умерить) мысли, со смиренной и крайне спокойной молитвой (= расположением души): «Господи, Твоя воля да будет». Это дело веры, только веры. Как довериться? Так же спокойно и смиренно: «Господи, я ничего не могу, не понимаю, не умею, ещё и нервы; Ты доверь меня Себе». Только всё очень мирно и крайне спокойно, с переключением физики и психики на что-то Вас умиротворяющее, утишающее и радующее, насколько это возможно.
Вот ещё. Смотрите: то, что я писал выше – Большой вред тут оказывают внешние церковные вещи, которые, при малейшем нарушении меры в отношении них, имеют свойство «забивать» эту внутреннюю тонкость... Это относится и к самому «принципу упражнений». Мы живём с Богом не в «режиме упражнений», а в постоянной повседневности, как дышим. «Режим упражнений» – это, как Вы написали, «на своих условиях». А тут вера, только вера, – а это как раз и значит, что не на моих, а на Его условиях всё происходит. Следовательно, надо именно что смириться и сказать всем своим существом: «Сдаюсь, Господи. Пусть будут Твои условия».
Вот в эту сторону, мне кажется, надо смотреть.
Да, и ещё. Добавление: «Сдаюсь, Господи. Пусть будут Твои условия. Готов ждать, сколько Ты определишь».
Евгений Жуков:
В связи с преданием себя Богу возникает естественное препятствие в нашей личности, её мыслей, чувств и желаний. Чтобы во мне были божественные чувства, мысли и желания, «ум Христов», мне нужно уменьшить напор своего ума, своей личности. То есть, если я хочу желать того, что хочет Христос, чувствовать («в вас должны быть те же чувствования, что и во Христе»), что чувствует Христос, я должен научиться угашать свои стремления. И тут возникают в уме сразу все эти аскетические практики опустошения ума, молчания сердца, помыслов и проч. Например, в молитве, когда мы молимся, нужно ли каким-то, пусть и не жестким образом, пытаться опустошить себя от мыслей, желаний? «Подвиг веры», «усилие веры», (Мф. 11:12), как вы говорите, имеет ли техническую сторону? Вопрос, в итоге, в том, как снизить активность своих стремлений, чтобы дать место Христу.
Игумен Петр:
Строго говоря, да, что-то делать нам надо в этом направлении. Никуда не деться от повелений Писания: «умертвите...», «отложите...» и т. п. (Кол. 3, 5; 8). Но: всегда, приступая к каким бы то ни было практикам «опустошения», нужно непременно иметь в виду следующее предостережение Господа: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идёт и берёт с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого», (Мф.12:43–45). Отсюда вытекает важный принцип: не сначала само-«опустошаться», в надежде, что потом на это опустошённое место придёт Господь (это стандартная ошибка большинства аскетических и мистических писателей), а взыскать живого научения Господа, и под Его руководством проходить своё, личное, индивидуальное делание, в свою меру. Об этом хорошо пишет Терстеген. То есть: только когда приходит в душу Господь, тогда, как бы «естественным порядком», низшее вытесняется высшим. Когда мистики (Таулер, а вслед ему вся масса мистических писателей, вплоть до «Немецкой теологии» и отчасти даже Арндта и Берньера-Лувиньи) пишут о том, что «опустоши себя, и пустое заполнится Богом» – это (нео)платоническое представление о боге-механизме и о механических приёмах восхождения к нему. Бог никому ничем не обязан, и Господь как раз и говорит, что опустошишь себя – а придут «семь злейших»...
Но возникает, естественно, вопрос: всё равно ведь нужна какая-то практика, чтобы взыскать научения Господа, о котором идёт речь. Да, такая практика нужна. Её цель – «нащупать» те «механизмы веры», о которых мы всё время говорим, и научиться настраивать своё внимание на соприсутствие Бога и на Его мановения в сердце. Как? Феофан Затворник прекрасно отвечает на подобный вопрос: «кто как может, а ухитрись настроиться таким образом». Общие правила: утишиться, оградить свою жизнь от разорения (насколько это возможно, конечно), воздерживаться, опять же, по силам, от осуществления своих греховных движений. А «молитвенные практики» – кому-то помогают, кому-то вредят... тут уже именно «кто как может». Вам с Вашим бэкграундом нужно, мне кажется, вообще закрыть этот вопрос: никаких «практик», уже достаточно напрактиковались; смотреть в сторону простой веры, нащупывать её «двусторонность» – и достаточно.
Евгений Жуков:
Как Вы относитесь к систематической практике размышлений? В Писании упоминается не раз слово «meditatio» – размышление. «О Законе Его размышляет день и ночь», Пс. 1:2. Практика размышления почти неизвестна у нас. Очень подробно ее описывает Исаак Сирин и Николай Кавасила. Смысл христианской медитации не в опустошении ума, а в наполнении его мыслями о слове Божием. Немного об этом говорит свт. Феофан. В свете нашей переписки, где мы обсуждаем подвиг и усилие веры, предание себя Богу, предметом размышлений может стать собственная немощь, неспособность к добру. Также, места Писания, которые свидетельствуют о Его промысле, предании себя Ему, например: «Придите ко мне все труждающиеся...» и т.д. Нужно ли учиться такого рода размышлениям, например, заучивая Писание, чтобы можно было всегда его рассматривать в уме. Уделять, кажем 30-60 минут для такой практики?
Игумен Петр:
Это кто как может и хочет. Нащупать свою практику – и пользоваться ей. Какие-то регулярные занятия этого рода, несомненно, нужны и важны; но главный принцип тут – руководство Божие и свобода. Кого что больше питает, тот тем и пользуйся. Только осторожней со «своей немощью». Лучше, как говорит Терстеген, поменьше «своего» и побольше Христова.
Евгений Жуков:
Теория совсем простая, насколько я понял: «нужно верою поставить себя в присутствие Божие». Можно ли применять следующий практический прием: если мы не знаем за собой никаких нервных, психических отклонений, если у нас нет бурной фантазии, то можно очень мягко, тихо, смиренно молчать в сердечной вере, что Господь Иисус сейчас со мной. С осознанием того, что вам жизненно необходимо Его наставление, Его помощь, что уже сил нет никаких жить своими рассуждениями, идеями, желаниями, которые ведут в никуда. В осознании, что вы хотите, чтобы вас «учило помазание», чтобы вы «руководились Духом Божиим». Это молчание можно пробовать перед сном, в кровати, с закрытыми или открытыми глазами. Сколько времени мы засыпаем, 5–10 минут. Можно потом немного расширить время. Молчание совершенно не значит, что мы опустошаем ум, или что-то еще в паламитском смысле. Это означает слова Павла: «Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чем молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными». Это просто нужно осознать: о чем я собрался молиться? О целомудрии? О вере? О любви? О смирении? О долготерпении? Об избавлении от той или другой страсти? Что за чем следует? Что сейчас мешает Ему во мне больше всего? Что сейчас самое важное? Я все это знаю? Я знаю свое душевное устроение? Ну тогда молись, конечно, сам. Я, например, понятия не имею, о чем мне сейчас, сегодня в 22:53 молиться. Кроме начального благодарения, прославления, и покаяния, которые занимают 2–3 минуты. А дальше? Так вот это и есть молчание. И оно не должно становится все глубже, все молчаливее. Нет. Мы смиренно, по слову апостола, а не потому, что мы много мним о себе, как раз наоборот, осознавая полную неспособность к добру, – ждем искры Божественного Духа, которая, придя, дает нам молитву. Или не дает. Или чувство, без слов. Или, что чаще всего, сами собой всплывают стихи Писания. Вот так Он молится в нас Отцу. Или не молится. Это тоже нужно принять как Его действие. Если нет Его действия сейчас – не нужно насиловать себя и Его «углублением молчания». Можно переходить на воспоминание стихов Писания, которые несут радость и предание себя Ему всецело: «Придите ко Мне… и я успокою вас», «Не заботьтесь ни о чем… и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе», «и уже не я живу, но живет во мне Христос… возлюбившего меня и предавшего Себя за меня». То, что приносит мир, покой и радость. Результатом должно быть очень тихое, спокойное, ровное, радостное чувство присутствия Божия. Нужно учить наизусть Писание, те стихи, которые особенно отзываются миром, благодарностью, любовью, преданностью Спасителю Нашему. И вращать их в уме, если Дух сегодня не «ходатайствует за нас».
Что бы Вы сказали насчет такой практики?
Игумен Петр:
По-моему, всё точно, очень даже хорошо, «приемлю и нимало вопреки глаголю».
Евгений Жуков:
Человек как психо-соматическое существо, постоянно живет эмоциями, переживаниями, чувствами, ощущениями. Можем ли мы различать ощущения, которые являются естественными, а которые являются результатом «Дух дышит, где хочет, голос Его слышишь», то есть, «глас хлада тонка». Например, наша литургия представляет собой чрезвычайно «тяжелое» театральное действие. Такого рода мистериальные действия у греков как раз и были направлены, чтобы ввести человека в нужное состояние. И музыка, и обильное каждение, и игра света и тьмы, и резкие переходы крика и шепота теургов, и пышные одеяния, – все это способствовало введению миста в состояние экстаза. Можно с большой долей уверенности утверждать, что мистерии вводили человека в особое медитативное состояние, призванное «возвысить» душу смертного до слияния с бессмертными сущностями. Человек испытывал сильнейшие переживания: «это часы религиозного созерцания, в которые душа миста должна переживать соответствующие священнодействиям состояния», (Н.И. Новосадский. Элевсинские мистерии С.159). Поэтому у нас постоянно говорят, что литургия – наше все. Не связано ли это с тем, что нигде больше человек не испытывает столько религиозных «переживаний»?
Но не только на литургии. У меня, например, есть отдельная комната для молитвы. Там я раньше создавал специальную атмосферу, тоже со свечами, ладаном, обилием икон, полумраком и т. д.
Поэтому вопрос в следующем: может ли человек сам создавать себе «благодатные ощущения»? Нужно ли стараться ограждать себя от сильных «переживаний», намеренно создаваемых самим собой или в храме? То есть, не участвовать. А если участвовать по необходимости, то не смешивать естественные ощущения с якобы благодатными. Нужно ли намеренно заниматься в противоположность религиозному возбуждению опустошением чувств, успокоением, тишиной, то есть, прислушиваться к действиям Духа в себе?
Игумен Петр:
Здесь два вопроса, связанных друг с другом.
- Может ли человек сам создавать себе «благодатные ощущения»? Может, конечно; и обманывать себя может, и фантазировать, и т. п. Но – очень важно: всё это до тех пор, пока человек, так сказать, «барахтается» один. Как только происходит событие «вкусите и видите» – положение кардинально меняется. Когда человек не один, а с Богом, в соприсутствии Христа, Святым Духом, то в нём начинает действовать (назовём это так) «чувство веры», главной особенностью которого является двусторонность – то есть реальное соприсутствие Бога; уже человек не один, а со Христом, и ориентируется не на себя, а на Духа Святого. Здесь неоценимое значение принимает Священное Писание: Псалтирь и Апостольские послания дают такие точные и очевидные критерии, что обмануться невозможно. То есть, «вкусив и увидев», и субъективно обмануться невозможно – потому что в душу приходит мир Божий, который ни с чем не перепутаешь (до того, как это произошло, как раз человек и сочиняет себе духовные состояния; а когда это есть, уже ничего сочинять не нужно, этот вопрос сам собой просто снимается); но и объективные критерии Писания совершенно явны, и опознаются однозначно, а различаются только в мере («возрасте» духовном, я бы сказал) и степени интенсивности (и здесь нет места православному «лжесмирению»: «ах, я недостоин, во мне не может ничего такого быть..» – это будет богопротивление и хула на Духа Святого). Пример таких критериев, которые ни с чем не спутаешь – Гал. 5, 22–23: это любовь, радость, мир, долготерпение, благость (= неосуждение), милосердие, вера, кротость (= внутренняя тишина и тонкость), воздержание. Ещё один важный критерий – это постоянство. Раз начавшись, подлинное богообщение становится постоянным достоянием христианина. Оно не может приесться, стать неинтересным (как может всё внешне-церковное), и т. д. Оно может колебаться по степени переживания, оно может отходить в случае греха, рассеянности и прочего недолжного поведения; но в норме оно неизменно и не требует какого-то искусственного аскетического удержания (как нас «учит» св. православие), в отличие от фантазий, которые как раз только в «ручном режиме» и удерживаются, и то быстро исчерпываются и уходят как сквозь пальцы. Долго такие фантазии может поддержать только социум, выстроенный вокруг них, слава («старца», например), гордость / фарисейство, часто доход и прочие вполне посторонние вещи. Впрочем, с другой стороны, и беспечности (как бы в «противоположность аскетическому удержанию») такое двустороннее богообщение не терпит; тут-то и нужно Писание, с которым христианин сверяет своё состояние и из которого научается со страхом и трепетом совершать своё спасение.
- Из этого вытекает ответ на второй вопрос. Вообще всё Вами описанное – это сфера эстетики, прислонённой к духовности. (Я помню, как меня клевали за это утверждение – что всё наше богослужение принадлежит исключительно сфере эстетики, а не духовности. «Как вы можете так говорить! богослужение и есть богообщение!» и т. п. – возражали мне...) В качестве подпорки, «детоводителя ко Христу», словами ап. Павла, это всё может иметь смысл. Но как только «включается» чувство веры, двусторонность, «вкусите и видите» – всё это теряет своё значение. Другое дело, что наше пространство и время чем-то ведь должно заполняться и как-то организовываться. Вот сложилось так на нашей Руси, что в ней есть гипертрофированная церковная эстетика, и это большинством народа Божиего традиционно почитается значимым. Значит, «восставать» против этого не надо (какой смысл?), а надо свою меру найти. Я раньше тоже обвешивался иконами, а теперь у меня в квартире одна икона Спасителя софринская – и мне больше чем достаточно... Если есть правильное богообщение, то это десятистепенный вопрос.