Теургия
В.В. Петров:
«В дионисийском корпусе имеется — если говорить по-дионисийски — избыточное количество технической терминологии, что типично для афинского неоплатонизма. Фактически Дионисий является самым теургическим писателем после Прокла, что видно, если подсчитать явные упоминания термина «теургия» и его производных (48 у Дионисия, 51 у Прокла). Это еще более значимо, если принять во внимание разный размер двух корпусов. Дионисий также часто использует термин synthema в своеобразном мистическом смысле, который возник в халдейских оракулах и позже был вновь введен в ядро неоплатонистской доктрины Ямвлихом, после чего угас. Соединение ἱερὰ συνθήματα встречается только у Дамасия и Дионисия».
В.В. Петров:
«Понятие теургии, часто дополняемое у Прокла термином «телестика» (τελεστική – scil. τέχνη), у ДА обретает другой, парный термин – «священнодействие» (ἱερουργία). В бóльшей части случаев речь идёт о совершении церковных Таинств, где этим термином именуются подготовительные действия, совершаемые человеком, а ответное освящающее действие Бога именуется как θεουργία. Если при этом используется вещественный предмет, воспринимающий освящение (хлеб, вино, вода, миро), то он называется символом. Как и у Прокла, священные символы служат для возведения человеческой души от чувственного мира к умозрению».
«Об органах чувств Бога. Если во времена свт. Григория Нисского достаточно было ответить, что Бог слышит не произнесённые вслух слова, но предшествующие им мысль или внутреннюю речь человека, то ДА приводит более сильный аргумент о божественном предзнании всякой мысли и всякой просьбы:
«как Причина [Бог] предымеет и просодержит разумение, знание и сущность всего, не по наружности судя о каждом, но как знающий и содержащий единую причину всего. …Бог не имеет особого знания, каким Он знает Сам Себя, а другого общего – каким Он объемлет всё сущее. Зная ведь Себя, Причина всего едва ли не знает того, что происходит из Неё и причиной чего Она является. Так что Бог знает сущее тем же знанием, каким знает Себя, а не в результате изучения сущего» [DN 7.2, 196.18–21, 197.10–14; рус. пер.: 459].
Этот довод полностью воспроизводит аргументацию Прокла (in Crat. 73.5–7; 78), которая, по всей видимости, в свою очередь направлена на уточнение аргументации Ямвлиха в трактате «О египетских мистериях», отвечающего на недоумения Порфирия из «Письма к Анебону». При различии в понимании стадии πρόοδος у Прокла и ДА позиция последнего в отношении ἐπιστροφή весьма приближается к теургическому неоплатонизму».
«Благо как Ум, Свет и Красота. Представление о том, что царем умопостигаемого мира является Благо, а Солнце правит в видимом мире, будучи его родителем и питателем, со временем привело к тому, что атрибуты одного начали переносится на другого. Стало возможно говорить о «лучах» Блага, и, напротив, о том, что Солнце, как «ум мира» является источником мудрости. Например, в «Герметическом корпусе» Благо не раз связывается с умом, светом и красотой, а во фрагменте, озаглавленном
«О славословии лучшего, хвалебная песнь Царю, сказано об истечении мудрости от Солнца»:
«...я завершаю речь славословием Лучшего (τοῦ κρείττονος) [бытия], а затем и наибожественнейших царей, выносящих нам решения относительно достижения мира... И как Солнце, питающее всех своих отпрысков (βλαστημάτων), само восходя первым, собирает начатки урожая плодов, пользуясь для сбора плодов лучами, словно величайшими руками, ибо его лучи — это руки, срывающие (ἀποδρεπόμεναι) сперва более всего напитанные амброзией растения, точно также и мы, берущие свое начало от лучшего бытия, воспринимающие истечение его мудрости и использующие её для сверх небесных растений (ὑπερουράνιαφυτά) наших душ, должны в ответ упражняться в славословии Ему [Лучшему бытию], дождь которого Он прольет ради нас на каждый побег (βλάστην)».
Приведенный отрывок представляет собой сплав греческой философии и египетской религии. В жанровом отношении эта хвала Солнцу близка к распространенному у неоплатоников гимну молитве в прозе. В концептуальном плане влияние Платона проявляется в том, что Солнце именуется подателем жизни и питателем своих отпрысков (досл. «побегов»), а также то, что души людей названы сверхнебесными растениями. Восходящее Солнце не только дает, но и принимает: оно собирает урожай плодов (возможен перевод «принимает жертвоприношение», ἀπαρχή, своими лучами-руками).
Последний образ свидетельствует о поразительной устойчивости древних египетских религиозных воззрений… Лучи Солнца по своей природе являются возводящими для всего живого, которое они «призывают» от земли вверх. Что касается разумных душ, то лучи, имея божественную сущность, тождественную сущности самого Солнца, привлекают и возводят их посредством своего видимого и невидимого действия. Свет лучей родствен богам и тем из людей, кто освобождается от становления и стремится к возведению. Созерцание видимых лучей таинственным образом приводит к мудрости, поскольку Солнце — это «ум мира». Здесь Юлиан, воздерживаясь от подробностей, говорит, что таково сокровенное учение Халдейских оракулов:
«Даже не принимая во внимание учений, согласно которым свет сопутствует (σύνδρομον) богам, нам следует верить в то, что возводящие (ἀναγωγούς) лучи Солнца свойственны тем [людям], что стараются освободиться от становления. Уясни, что Солнце, благодаря своей живоогненности и удивительной теплоте, влечет от земли все вещи, призывает их и взращивает. Оно делает легким то, что по природе движется вниз. И эти [видимые действия Солнца] дóлжно сделать доказательствами(τεκμήρια) его невидимых сил. Ибо если в телах Солнце [действует] посредством сообразного телам (σωματοειδοῦς) тепла, то как бы оно могло не привлекать и не возводить блаженные души благодаря той невидимой, всецело бестелесной, божественной, чистой сущности, что утверждена в его лучах? И, действительно, уже ясно, что этот свет свойствен богам и тем [людям], что стремятся быть возведенными (ἀναχθῆναι)...Лучи этого бога возводящи (ἀναγωγόν) по своей природе, в силу своего видимого и невидимого действия, которым возводится (ἀνήχθησαν) от чувств великое множество душ, следующих за яснейшим и солнцевиднейшим. Когда мы своими глазами воспринимаем лучи Солнца, оно не только желанно и полезно для нашей жизни, но и — как сказал божественный Платон, когда молился — есть водитель (ὁδηγὸν) к мудрости. Но если мне и следует упомянуть о неизреченном тайноводстве (μυσταγωγίας), посредством которого [Юлиан] Халдей в вакхическом исступлении вещал о Боге Семи Лучей (ἑπτάκτινα θεὸν ἐβάκχευσεν), возводящем через Себя (δι’ αὐτοῦ) души, я сказал бы то, что непостижимо, совершенно непостижимо для сброда, но ведомо лишь блаженным теургам. А потому об этом я умолчу».
Вспомним опять Бориса Сове:
«Одной из главных идей памятника «О церковной иерархии», положившего начало богослужебной символике, является учение о иерархической структуре, – о разных степенях ведения божественных тайн, полнота которых доступна только священноначальнику – епископу. Он то и передает низшим степеням, в частности, второму – «созерцательному» чину мiрян – священному народу, в чувственных знаках – символах – доступное им ведение».
«Божественный иерарх, хотя и низводит благоволительно к подчиненным ему свое, единое само в себе, священноначальственное ведение, пользуясь многообразием священных символов, но тотчас же, как неуловимый и неудержимый для низших, без всякой перемены в себе возвращается к своему начальственному служению и, совершив мысленный вход к Единому в себе, в чистом свете созерцает единовидный смысл совершаемых действий, оканчивая человеколюбивый исход на вторичное (дело служения) боголепнейшим возвращением к первейшим».
Это отделение священноначальника от народа и мотив тайны подчеркивается при изъяснении Литургии, «таинства таинств», «совершеннейшего из таинств», «таинства собрания или общения». Например, «приобщившись и преподав богоначальное причастие (другим), (иерарх) обращается, наконец, к священному благодарению (вместе с народом, который участвует в благодарении, приникая к одним только божественным символам), а он сам, возводясь постоянно богоначальным Духом священноначальственно, в чистоте богообразного чина, к святым началам совершаемых (действий) в блаженных и мысленных созерцаниях». Или, как впоследствии перефразирует Георгий Пахимер, «толпа взирает только на божественные символы, так как не может рассуждать о чем-либо высшем, а сам иерарх возводится к тем первообразам – к самому честному Телу и Крови Господней, веруя, что предлежащие (символы) предложены в них (в истинное Тело и истинную Кровь) святым и вседействующим Духом».
Замечаете, да? Степени и ступени посвящения, низшее и высшее ведение, а мы, миряне – просто «толпа», «сброд». Замечательная замена слово «Бог» на слово «Единое». И давайте рядом поставим Юлиана Отступника и комментарий Пахимера на Псевдо-Дионисия:
Юлиан:
«Но если мне и следует упомянуть о неизреченном тайноводстве, посредством которого [Юлиан] Халдей в вакхическом исступлении вещал о Боге Семи Лучей, возводящем через Себя души, я сказал бы то, что непостижимо, совершенно непостижимо для сброда, но ведомо лишь блаженным [епископам]».
Пахимер:
«[епископ] Сам, возводясь постоянно богоначальным Духом священноначальственно, в чистоте богообразного чина, к святым началам совершаемых (действий) в блаженных и мысленных созерцаниях, а толпа взирает только на божественные символы, так как не может рассуждать о чем-либо высшем, а сам иерарх возводится к тем первообразам…, веруя, что предлежащие (символы) предложены в них».
Замечательно, правда? Слово «сброд» применено одинаково. У якобы христиан, решили перевести мягче – «толпа».
В. Харламов:
«Это структурированное взаимодействие, или синергия, между Богом и тварными существами. Здесь неоплатоническое понимание возвращения соединяется с характерной для христианской традиции мистикой восхождения. Все, что мы видим в церкви – это символическое изображение невидимой реальности, которая таинственным образом присутствует здесь. Очень важен литургический аспект его богословия. Для него вся Вселенная является литургическим актом и божественной теургической деятельностью. Таким образом, роль теургии у Псевдо-Дионисия, как и в позднем неоплатонизме получает подробное развитие.
В обыденном представлении теургию (qeourgi,a) часто рассматривают как форму белой магии или подобных «фокуспокусов». Для позднего неоплатонизма этот термин означает более экзистенциальную и важную форму человеческо-божественного взаимодействия. У Ямвлиха понимание теургии можно описать «как часто непроизвольное проявление внутреннего состояния святости, проистекающей из сочетания блага и знания, в котором преобладает первый элемент».
Таким образом, в позднем неоплатонизме практика теургии вводит в более сильное чувство зависимости человека от богов, которые сами устанавливают теургический союз через соответствующие ритуалы и действительные божественные символы. Как остроумно отмечает Харл, теургия «подразумевала языческую версию благодати, поскольку теургист посредством священных символов, явленных соответствующими жертвоприношениями и ритуалами, достигает общения с божественным». У Прокла высшая теургия, превосходящая ритуальную теургию Ямвлиха, использует силу веры. Псевдо-Дионисий использует термин «теургия» и его производные сорок восемь раз, что на два раза больше, чем употребление этой терминологии у Ямвлиха в трактате «О Египетских мистериях». До Псевдо-Дионисия теургическая терминология не встречалась в христианской литературе и даже после она встречается довольно редко или полностью отсутствует. Несомненно, язык теургии был заимствован Псевдо-Дионисием из неоплатонических источников. Хотя в целом Псевдо-Дионисий не оказал значительного влияния на развитие литургических текстов, его влияние на интерпретацию литургической драмы с теургической коннотацией огромно.
Действительно, как отмечает Эндрю Лаут, большая часть теургической лексики у Псевдо-Дионисия встречается в контексте воплощения Христа как самого значимого сотериологического события прямого божественного взаимодействия. Однако теургическая терминология Дионисия не ограничивается его христологией. Первый чин ангелов получает знания о теургии непосредственно от Бога и передает его низшим чинам существ, церковные Таинства имеют теургическую значимость, литургическое славословие и молитвы – это гимны теургии; о Символе веры Псевдо-Дионисий говорит: «Мне кажется, что эта песнь – прославление от нашего имени всей теургии».
К тому же, Псевдо-Дионисий виртуозно включает концепцию теургии в модель библейской экзегезы. Христианское Писание как проявление божественного домостроительства (ойкономии) также является делом теургии. Из Писания (в данном случае, вероятно из Евангелий) мы узнаем о «человеческом и теургическом (qeourgi,aj) делах Иисуса». Более того, в Писаниях, «которые Бог сам передал… открывается нам все, что мы можем знать о Боге, все его деяния [т.е. теургия, qeourgi,aj] и слова и проявления, каждое священное слово и дело, все, что божество столь щедро пожелало передать человеческой иерархии, все святое, сделанное и сказанное Богом».
Весь домостроительный аспект Божьего провидения в мире получает теургическое осмысление. Эта библейская модель, через сакраментальное участие, становится типичной любимой триадой Дионисия, «очищение–просвещение–совершенствование», которая венчает приближение человека к общению и союзу с Богом:
«Было показано из Писания, что священное божественное рождение [т.е., таинство крещения] есть очищением и просвещением, что таинства синаксиса [т.е., Евхаристии] и миропомазания [точный характер этого таинства уникален для Псевдо-Дионисия] обеспечивают совершенствование знания и понимание божественных деяний [т.е., теургии, qeourgi,an] и то, что через это оказывается влияние как на объединяющее возведение к божественности, так и на наиболее благословенное общение с ним».
В этом ямвлиховском смысле, рафинированном Проклом, теургия у Псевдо-Дионисия тесно коррелирует с конечной целью каждого разумного существа, стремящегося к единению с Богом, целью, которая была принята как в смысле мистического созерцания, так и ритуальной значимости. Опять же, с помощью Прокла созерцательный аспект теургии в этой связи концептуально согласован как c созерцательной философией Плотина, так с предыдущими христианскими писателями мистиками, такими как Григорий Нисский и Евагрий. В этом смысле теургическая ориентация и характерное единство космоса у Ямвлиха тонко преобразуются в представление Дионисия, которое и приближает его к высшему идеалу неоплатонизма – процессу возвращения и единения с сверхтрансцендентным Единым, и, в тоже время, формулируется в христианских терминах. Более того, епископы (как лидеры церковной иерархии) посвящены в тайны теургии. Через служение епископов «становятся известными дела Божьи [т.е., теургии, qeourgi,aj] через священные символы и подготавливаются послушники для созерцания и участия в святых таинствах».
В подобном значении иерархического порядка, до сих пор наблюдаемом в Восточном Православии, епископ играет важную роль. Псевдо-Дионисий, естественно, не был первым, кто ввел высоко почитаемый пост епископа в христианской церкви, но именно он теологически усилил теургически ориентированную тaинственность епископского поста и прочно утвердил положение епископа не только в церковной иерархии, но также в своем метафизическом представлении о вселенской реальности. В силу положения епископ занимал самую высокую ступень в человеческой иерархии. Достоинство положения не отрицает добродетельного характера человека, занимающего его.
Тем не менее, акцент Дионисия на метафизическом значении епископского положения всего восприятии идеального устройства человеческого общества, безусловно, преодолевает акцент на личные качества и в некотором смысле напоминает учение Августина о божественной благодати, направляемой через правильно совершенные обряды, и тем самым делает их действенными независимо от характера совершающего их человека.
Роль епископа в качестве главного канала передачи всего божественного, которое идет к другим церковным чинам, существенно помогла закрепить уже и так высокое положение епископского служения и еще больше усилила подчиненную природу церковной иерархии. Любое решение епископа в своей епархии получает почти непререкаемый авторитет, и такое положение вещей довольно часто присутствует в жизни Православной Церкви до сих пор. Только епископы высшего чина или совет епископов могли отменить решение другого епископа. Прочие священники, монахи и миряне просто не имеют надлежащего метафизического положения, чтобы выступить против епископа.
Кроме того, иерархический взгляд Дионисия еще больше усиливает разделение между духовенством и мирянами в литургической жизни. Хотя слово «литургия» в греческом значит «общее дело», у Псевдо-Дионисия это – исключительное дело духовенства, которое в соответствии с природой своего чина отражает углубленные знания, недоступные простым смертным. «Народ» («толпа», «сброд» — «Е.Ж.») все больше похож на пассивных наблюдателей, а не на действенных участников, или, как отмечает Уэсч: «Литургия – это в первую очередь «шоу», которое наблюдают, а не торжество, в котором участвуют». Обостренным ощущением мистической природы литургической драмы как символического представления о небесной реальности литургия сама по себе тесно коррелирует с неоплатонической концепцией теургии, в которой епископы и священники занимают роль, отведенную эллинистическим иерофантам. Следовательно, высокий статус получает не только духовенство, но и их литургическое действие. Литургический взгляд, вдохновленный богословием Дионисия, привел к тому, что в Восточных церквях был возведен иконостас, который отделял алтарную часть церкви, доступную для духовенства, от остального святилища, усиливая этим ощущение святости действа и удаленность мирян от непосредственного участия в нем.
Тайна сакрального знания сокрыта от нижних чинов церковной иерархии и идет рука об руку с тайной литургического священнодействия, в котором наиболее таинственные части будут буквально скрыты или отгорожены иконостасом от взглядов мирян, а самые важные евхаристические молитвы будут читаться шепотом. Как отмечает Иоанн Мейендорф:
«Только восходя ступенями иерархии через посвящение, человек подходит к тайне, которая всегда остается в основном сокрытой. В отсутствие посвящения, человек обладает лишь опосредованным знанием через иерархических посредников и символы…»
Необходимые коррективы к Дионисию были довольно быстро включены в сферу чистого богословия, но его символическая и иерархическая концепция литургии навсегда запечатлелась в византийском благочестии. Поскольку опыт литургии касается наличия иконостаса, Мейендорф отмечает в другом месте:
«Литургия более, чем когда-либо, благодаря видению и взгляду Псевдо-Дионисия, получившего одобрение и признание в шестом веке, продолжала считаться таинством, созерцаемым вместе с то появляющимся, то скрывающимся за ширмой и завесой священнослужителем».
Эта важная мысль святоотеческого богословия – игра открытости и сокрытости Бога – результат метафизических размышлений Дионисия, была не только легитимирована строгим иерархическим отделением духовенства от мирян, но также стала регулярным воскресным опытом православных верующих».
Давайте теперь посмотрим на преломление хлеба во времена Иустина-мученика:
«С того времени мы между собою всегда делаем воспоминание об этом. И достаточные из нас помогают всем бедным, и мы всегда живем заодно друг с другом. За все получаемые нами благодеяния мы прославляем Создателя всего, через Сына Его Иисуса Христа и через Духа Святого. В так называемый день солнца бывает у нас собрание в одно место всех живущих по городам или селам; и читаются, сколько позволяет время, сказания апостолов или писания пророков.
Потом, когда чтец перестанет, предстоятель посредством слова делает наставление и увещание подражать тем прекрасным вещам. Затем все вообще встаем и воссылаем молитвы. Когда же окончил молитву, тогда, как я выше сказал, приносится хлеб, и вино, и вода; и предстоятель также воссылает молитвы и благодарения, сколько он может. Народ выражает свое согласие словом «Аминь», и бывает раздаяние каждому и приобщение даров, над коими совершено благодарение, а к небывшим они посылаются через диаконов.
Достаточные же и желающие, каждый по своему произволению, дают, что хотят, и собранное хранится у предстоятеля: а он имеет попечение о сиротах и вдовах, о всех нуждающихся по болезни или по другой причине, о находящихся в узах, о странниках издалека, вообще печется о всех находящихся в нужде».
Вот так во втором веке проходила евхаристия. Воспоминание, сколько есть времени чтение сидя слова Божия, немного молитв с благодарением, и служение всем нуждающимся, за что отвечает настоятель. Поэтому, безусловно, в наших теургических, императорских, византийских, имперских религиозных мистериях общины, собрания нет, и оно совершенно излишне. Кто-то «со страхом и трепетом» причастился, кто-то нет. Разве это собрание? Разве эти люди пришли, чтобы стать частью тела Христова, которое есть Церковь? А были ли они Церковью до этого? А если нет, если имен даже друг друга не знают, не говоря о «всегда живем заодно друг с другом», то о каком теле Церкви может идти речь?
Нет, каждый приходит за богом в свой кулачок. И именно этому их учит «святой» Дионисий. Учит приходить за богом в кулачок. За своим личным богом. Сколько раз вы слышали что-то вроде: «Я не к людям в храм хожу, а к Богу». Все так, все точно. Бог живет в храме, к Нему надо ходить, это «дом Божий». Вы ходите за личным обожением. Посвященные колдуют за стеной, чтобы вид «страшных священнодействий» не опалил ваш разум, а потом выносят результат своих магических действий для поедания «верными».
А кто воспоминает по заповеди Спасителя? Что происходит со «сбродом» на проскомидии? Правильно, за крепко затворенными дверями в стене, посвященные теургисты возносят свои умы в небеса через священные символы, а «сброд» переминается с ноги на ногу пока тараторят часы как из пулемета. Вот это заповедь: «Сие творите в мое воспоминание».
Поэтому, следующий раз, когда взглянете на иконостас – знайте: эта стена между вами и Богом, возведенная язычниками, и своей наглой ложью плюющая на Евангелие. А вот, что христиане думают, насчет ваших языческих «страшных» тайн и возведенных перегородок, насчет ваших посвящений и новых «святая святых»:
«И первый завет имел постановление о Богослужении и святилище земное: ибо устроена была скиния первая, в которой был светильник, и трапеза, и предложение хлебов, и которая называется «святое». За второю же завесою была скиния, называемая «Святое-святых», имевшая золотую кадильницу и обложенный со всех сторон золотом ковчег завета, где были золотой сосуд с манною, жезл Ааронов расцветший и скрижали завета, а над ним херувимы славы, осеняющие очистилище; о чем не нужно теперь говорить подробно. При таком устройстве, в первую скинию всегда входят священники совершать Богослужение; а во вторую — однажды в год один только первосвященник, не без крови, которую приносит за себя и за грехи неведения народа.
Сим Дух Святый показывает, что еще не открыт путь во святилище, доколе стоит прежняя скиния. Она есть образ настоящего времени, в которое приносятся дары и жертвы, не могущие сделать в совести совершенным приносящего, и которые с яствами и питиями, и различными омовениями и обрядами, относящимися до плоти, установлены были только до времени исправления. Но Христос, Первосвященник будущих благ, придя с большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною, то есть не такового устроения, и не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию, однажды вошел во святилище и приобрел вечное искупление. Ибо если кровь тельцов и козлов, и пепел телицы, через окропление, освящает оскверненных, дабы чисто было тело, то кольми паче Кровь Христа, Который Духом Святым принес Себя непорочного Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел, для служения Богу живому и истинному!»
«Итак, братия, имея дерзновение входить во святилище посредством Крови Иисуса Христа, путем новым и живым, который Он вновь открыл нам через завесу, то есть плоть Свою, и имея великого Священника над домом Божиим, да приступаем с искренним сердцем, с полною верою, кроплением очистив сердца от порочной совести, и омыв тело водою чистою, будем держаться исповедания упования неуклонно, ибо верен Обещавший».
Златоуст:
«Почему «дерзновение»? По причине отпущения грехов. Как от грехов происходит стыд, так от прощения всех их – дерзновение; и не только от этого, но и от того, что мы сделались сонаследниками (Христа) и сподобились такой любви Его. «Входить во святилище». Что он разумеет под этим вхождением? Вход в небо и доступ к духовным тайнам. «Который Он вновь открыл нам», т.е., который Он устроил и которым сам первый прошел; обновлением называется начало употребления; Он сам, говорит, устроил его и сам прошёл им. «Путем новым и живым»: здесь он выражает полноту надежды».
Клеон Роджерс:
«έχοντες praes. act. part, (причин.) έχω иметь. Praes. обозначает длительное обладание, παρρησία смелость, доверие, уверенность (см. 3:6). είσοδος вход, των άγίων святилище (см. 9:1). Это самая внутренняя часть, Святое-святых, куда людям, по прежним законам, запрещалось входить (Hughes), έν посредством».
Культурно-исторический комментарий:
«Святилище было предназначено для служения священников, но в Святая святых, которое, вероятно, имеется здесь в виду, доступ был открыт только первосвященнику, и даже он мог входить туда только раз в год. Но Иисус, предтеча (6:20; ср.: 2:10; 5:9), освятил небесное святилище (9:23-28), так что Его последователи могут присоединиться к Нему в присутствии Бога (ср. коммент. к Отк. 21:16). Завеса (см. коммент, к 6:20; ср.: Мк. 15:38) отделяла даже священников от присутствия Бога в Святая святых, но теперь верующие в Иисуса получили полный и совершенный доступ в присутствие Бога (Евр. 4:16). Пребывание Бога среди Своего народа в скинии указывало на личные взаимоотношения с Ним тех, кто искал Его (Исх. 33:11), несмотря на некоторые ограничения (Исх. 33:23; 34:30-35)».
Исидор Пелусиот:
«То, что путь во святилище храма, закрывался и преграждался завесою, показывало, что не было еще освящения, предоставленного пришествием Господа нашего, когда Он, раздрав завесу и открыв язычникам тайны святилища, сокрытые от Иудеев, как от неблагодарных, проложил нам путь к вышнему сродству».
«Иисус же, возгласив громко, испустил дух. И завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу. Сотник, стоявший напротив Его, увидев, что Он, так возгласив, испустил дух, сказал: истинно Человек Сей был Сын Божий».
Лопухин:
«Под завесой храма следует разуметь здесь завесу, отдалявшую святое святых от святилища… Эта завеса была особенным символом тела Христова, как храмины Божества, и своим разодранием свидетельствовала, что отселе для входа во святилище открывался новый и свободный путь, который Христос «открывал нам чрез завесу, то есть, плоть Свою» (Евр. 10:19)».
Иннуарий Ивлев:
«Особенное значение в Евангелии от Марка придается тому, что «завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу», а также последовавшему за этим исповеданию римского сотника: «истинно Человек Сей был Сын Божий». Вспомним, что символическая задача храмовой завесы сводилась к тому, чтобы скрывать испепеляющий Лик Божий от взора грешных людей. И вот, эта завеса пала в смерти Распятого Иисуса Христа! Отныне, взирая на Распятого, Который в громком крике «испустил Свой Дух», послав Его нам, – мы, люди, можем видеть Бога».
Амвросий Медиоланский:
«Раздирается старая завеса, чтобы новая Церковь повесила новые полотнища своей веры, то есть заявила свои права владения. Снимается покров синагоги См.: 2 Кор. 3:14., чтобы умными очами мы могли беспрепятственно видеть внутренние тайны веры».
Филарет (Гумилевский):
«Катапетасмою в иерусалимском храме называлась собственно та завеса, которою Святое Святых отделялось от Святилища (Исх. 26:33, Исх. 38:26. 2 Пар. 3:14). Эта завеса отверзалась только раз в году, в день всеобщаго очищения, когда первосвященник с кровию тельца, закланнаго за грехи всего народа, являлся во Святое Святых, как пред лице Божие. Там за завесою скрывались тайны Божии, незримыя для народа. Там — Иегова недоступный для взора человеческаго, и Херувимы предстояли Ему с благоговением глубоком. При таком значении церковной завесы не трудно понять, что значило, что завеса церковная раздрася. Это значило, что ветхий завет кончился. Христос Иисус заменил собою первосвященника, однажды навсегда принесши Себя в жертву за грехи мира (Евр. 9:26, Евр. 10:14). После Его жертвы, живой и духовной, кровь козлов и тельцов потеряла всякое значение, и жертвы более не нужны (Евр. 10:4, 5, 7, Лк. 1:76, 77). Плоть Его, распятая на кресте, заменила собою завесу, и верующие в Его имя входят во святилище путем новым о живым (Евр. 10:19, 20). То, что для древних было закрыто, Христом Иисусом открыто, — открыты тайны веры (2 Кор. 3:18). Святилище более не имеет своего значения; оно открыто для всех. Иудеи и язычники при вере в Сына Божия одинаковыя имеют права на дары небесной Благости (Кол. 1:20). Таково значение раздрания церковной завесы, указываемое самым значением церковной авесы. Принимая же во внимание время раздрания завесы, не можем не сказать с древними учителями, что раздранная завеса возвещала вместе и о недостоинстве служителей храма, так нагло поступивших с Владыкою храма».
Первым, что сделает пришедший Христос – опять разрушит возведенную вами уже не завесу, а целую каменную стену. И тем самым возвестит «недостоинство» всех языческих «дионисиев», возведших эти новые стены с вашего радостного одобрения.
«Но вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет».
Августин:
«Тогда ведь один только священник помазывался, теперь же все христиане принимают помазание(священства «Е.Ж.»)».
Беда Достопочтенный:
«Царственным же священством — поскольку они (верующие «Е.Ж.») соединены в теле Того, Кто есть всевышний царь и истинный первосвященник, Царство своим дарующий, как царь, и, как первосвященник, смывая их прегрешения жертвою Своею кровью».
Климент Александрийский:
«Так как мы поистине избранный народ избранием Бога, это более чем ясно; царским же назвал, так как мы призваны в царство и приверженцы Христа; священством же — из-за приношения, которое делается речами и учениями, привлекающими души, которые приносятся Богу».
Лев Великий:
«Ведь всех во Христе возрожденных знак креста делает царями, умащивание Святого Духа посвящает в священство».
Лопухин:
«В противоположность печальной участи неверующих и отверженных, Апостол светлыми и сильными чертами рисует высокое призвание и назначение людей верующих, для которых Христос есть истинно краеугольный и драгоценный камень. Черты эти заимствованы Апостолом из Ветхого Завета, частью из закона Моисеева, Исх. 19:5-6; Втор. 7:6, частью из пророков Ос. 1:6, 8; Ос. 2:23-24, употребляя о христианах выражения: «род избранный», «царственное священство» (ср. Откр. 1:6; Откр. 5:10), «народ святой», «люди, взятые в удел» — все эти почетные наименования ветхозаветного Израиля имеют высший смысл в приложении к христианам, искупленным кровью Сына Божия. Так возвеличенные и облагодатствованные, христиане имеют высокое предназначение и цель жизни — возвещать совершенства Призвавшего — Бога».
Феофилакт:
«Вы (все верующие «Е.Ж.») же чрез свою благопокорность стали частью царственного священства, как род избранный, как народ святый… вы – народ святой и род избранный и назначены в царственное священство не ради Авраама, но ради Христа, который назван и священником по чину Мелхиседекову (Пс. 109:4), и Царем кротким, праведным и спасающим (Зах. 9:9). Итак, от Него, имевшего и то и другое (и священство и царство), вы, возрожденные чрез святое крещение, справедливо называетесь и родом избранным и царственным священством. Это вы имеете по милости Его, призвавшего вас из тьмы в чудный свой свет, посему делами света возвещайте совершенства Его и прочим людям. Это, говорит, вы имеете по Его человеколюбию. Посему к вам прилично приложить сказанное: некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованные (ср. Ос. 2:23)».
Макарий Египетский:
«Познай же свое благородство, а именно, что призван ты в царское достоинство, что ты — род избранный, святое священство. Тайна христианства необычайна для мира сего. Ибо в небесной Церкви они христиане соцарствуют с небесным Царем; ибо Он перворожден из мертвых, и они первородны. Итак, взирайте на достоинство ваше».
Вы теперь видите, что мало-помалу высшее призвание христиан, совершившийся факт спасения, святость, царственное священство – все это вымывается из христианства либо иудействующими, либо язычествующими деятелями. Все чаще и чаще христиан не возносят и призывают соответствовать своему высочайшему статусу, а все больше и больше смешивают с навозом. В итоге возводится омерзительный языческий культ посвященных и профанов, равноангельных и «мертвых в миру», «тайносозерцателей» и «сброда». Возводятся новые преграды и уже не из материи, а из камня. Общие радостные молитвы благодарения и воспоминания превращаются в потаенные магические заклинания, святость и сакральность переносится из сердца опять в статуи и изображения, в здания, кусочки тел, области храма, время дня и года.
В литургии молитва верных первая: «Благодарим Тебя, Господи Боже Сил, удостоившего нас предстать и ныне святому Твоему жертвеннику и припасть к Твоему милосердию, прося о наших грехах и о грехах неведения народа!»
Лопухин:
«Описав устройство и обстановку скинии, апостол останавливает внимание читателей на недоступности главной части ее для обыкновенных смертных, кроме первосвященника, тоже имевшего доступ в эту часть при известных лишь условиях (однажды в год, с кровью за грехи свои и народа). Эта особенность скинии имела, по мысли апостола, глубокое символическое значение, указывая на недоступность для людей пути к истинному небесному святилищу и недостаточность Ветхозаветных установлении (скинии и Богослужения) для открытия пути в это святилище. Правильность такого толкования апостол оправдывает (8 ст.) ссылкою на то, что оно имеет своим вдохновителем Того же Духа Святого, Который изрек все откровение (ср. Евр. 3:7)».
А у нас опять те же жертвы за «неведения народа»? Христос не помог? Недостаточно Его жертвы оказалось? Опять каждый день приносим жертву? Опять Христа закалываем? Естественно, у католиков это четко артикулируется. У нас вроде как хитрый перенос всего собрания с помощью квантовой механики во времена Голгофской жертвы.
Феофилакт:
«Некоторые утверждали, что сказал так, показывая и здесь различие между жертвой Христа и жертвами законными. По закону жертвы прощали прегрешения по неведению; жертва же Христова прощает даже и сознательные грехи».
Продолжим рассматривать «богословие» лжеца. В.В. Петров:
«Охранительная функция символов. Символы, о которых говорится применительно к священнодействию, выполняют различные функции. Преобладающей является охранительная функция. В целом она соответствует и Платону, и Евангелиям (при ссылках на ветхий завет «Е.Ж.»). В этой связи ДА сравнивает использование образов и символов в священнодействии с наличием в храмах завес (παραπετάσματα) — тема, характерная для аллегорического богословия александрийской традиции (ср. толкования храмовой символики у Филона, Иосифа Флавия и Климента Александрийского). Согласно ДА, символы завесы скрывают божественные таинства от непосвященных / несовершенных, ибо те недостойны приблизиться к сокровенному знанию. Кроме того, символы предохраняют неокрепший взор еще только совершенствующихся от попаления божественной истиной».
Как вы можете видеть, все это — «ветхие» идеи о сокрытии божественных тайн, которые самым решительным образом разрушены в Новом Завете.