Неоплатонизм
Первый принцип Плотина — Единое, описанное им с помощью ряда отрицаний. Ему нельзя приписать ничего положительного, потому что он находится за пределами любого термина или выражения, которое могло бы его как-то ограничить. Таким образом, для Плотина, в отличие от средних платоников, Единое — это нечто не только за пределами разума или интеллекта, но даже за пределами бытия. Тут начинается то, что потом в христианстве будет называться апофатическое богословие. Это совершенно чуждая Библейскому Богу, открывающему Себя миру, идея о совершенном «мраке» Божества. О том, что ничего о Нем сказать нельзя, что Он абсолютно недоступен, непознаваем, невидим и прочее. Это закрепилось в нашей литургии молитвой: «Ты бо еси Бог неизреченен, недоведом, невидим, непостижим...». Как увидим далее, корни этой апофатики, отрицательной (негативной) теологии явно языческие. Этой мрачной (от слова «мрак») апофатикой наполнены все системы: гностические, индусские, даоские, буддийские. Это совершенно противоположный дух Благой вести:
«Бога не видел никто никогда, Сын Единородный Сущий в недре Отчем Он явил» (Инн. 1:18)!
Итак, Единое как Благо не следует понимать в традиционном платоновском смысле — оно не является ни формой, ни идеей, но чем-то иным, нежели эти категории. Оно — за пределами Блага, а также за пределами Красоты. В конечном счете, истинная природа Единого может быть раскрыта только в мистическом единении, она никогда не может быть познана только посредством философских построений. Если мы поставим автором последнего предложения, скажем, Лосского, то не ошибемся. Для последнего само Писание было лишь отправной точкой для путешествия «на гору», восхождения к Богу. Как и для многих греческих апофатов.
Приведем выдержку из работы к.ф.н. Дмитрия Анатольевича Филина «Апофатика Плотина» [1]:
«Отрицательное богословие — это предельное рациональное утверждение тайны бытия. Оно — последний шаг познающего разума, находящегося перед Бездной положительного ничто. Не случайно Платон стал первым последовательно мыслящим апофатиком в истории человечества. От него путь ведет к отцу отрицательного богословия Псевдо-Дионисию Ареопагиту. Между ними ряд величайших мыслителей. Одним из них является Плотин. Основатель неоплатонизма — яркая фигура в истории апофатики. И это несмотря на то, что Плотин как позднеантичный философ, уже не стремился мыслить оригинально [1, с. 10]. Он систематизировал учение Платона об ипостасях бытия. Каждая из них у Плотина — живая сверхличностная индивидуальность, с которой философ находится как бы в состоянии безмолвного диалога. Они главные персонажи его философии. И оттого, читая Плотина, мы чувствуем неизменное напряжение мысли, поскольку им постоянно вносятся какие-то свежие идеи, какие-то неожиданные нюансы в уже существующую картину целого. А. Ф. Лосев назвал такую манеру основателя неоплатонизма понятийно-диффузным стилем изложения.
От Единого вещи получают свою грацию — свет, который сообщает очарование всему сущему. Его нельзя помыслить, ибо оно выше Ума, но к нему можно прикоснуться. «В безмолвном соприкосновении с Благом Ум рождает богов (у Лже-Дионисия боги — это небесные сущности, «Е. Ж.»), производит и красоту, и справедливость, и добродетель». Платон в апофатическом контексте подчеркивает, что Бога нет. Плотин же просто пишет, что Единое «не «есть»», стилистически смягчая ту же самую мысль. Кажется более жестким Николай Кузанский. Он предпочтет писать о «не ином», которое и именем-то, по его логике, не назовешь, но истоком всякого имени. Однако Единое «не «есть», — рассуждает Плотин, — поскольку даже в этом Он не нуждается». Слово «есть» мы сказываем о нем совершенно особым образом, чем обо всём остальном — мы им обозначаем самый факт бытия, присутствия Того, Кто выше любых имен и неотличим от самого субъекта бытия. Благо — это имя, которое выше всех других имен. Таким образом, как и у Платона, в центре апофатического учения Плотина Единое, а не Ум, как у Аристотеля. По сути, Платон был первым в истории апофатически мыслящим богословом. Все верхние ипостаси своей философии он определил отрицательно, так же как понятия Света и Красоты. Он первый из философов, применяя диалектический метод, рационально объяснил переход от единого к иному, от небытия к бытию в своем «Пармениде». В этом диалоге Бог, запредельный всем существующим предикатам, мыслится как ничто. При этом Он — такое ничто, которое порождает иное, то есть фактически как единое содержит в себе последнее во всей полноте его смыслов. Поэтому можно сказать, что Единое у Платона является органической совокупностью сверх- и не-предикатов всего сущего. По сути, он впервые в истории рационально обосновывает использование апофатического метода, без которого систематизация отрицательного богословия невозможна.
Единое совершенно, поэтому «Оно ничего не ищет, ничего не имеет, ни в чем не нуждается, перетекает [через отсутствующие границы]. Его переполненность создает Иное».
Любопытно, что Ямвлих терминологически идет дальше Плотина, развивая его мысль. Поскольку Первоначало нельзя назвать даже и Единым, он отличает Единое от неименуемого начала, превышающего его. Единое у Плотина, конечно, не есть ни одна из вещей, которые Оно порождает. Оно таково, что Ему невозможно приписать никаких предикатов: ни бытие, ни сущность, ни жизнь, но то, что сверх них. «Если вы охватите Его, освободив от бытия, то наполнитесь изумлением. Бросаясь к Нему, возникая внутри Него, успокаиваясь в Нем, понимаешь Его всё более и более глубоко, узнавая Его через соприкосновение и видение Его величия посредством вещей, сущих после Него и через Него». Причем этот родитель всех вещей — «меньшее из меньших вещей в силу невозможности найти то, что мы должны говорить о Нем». У Плотина можно найти немало таких антиномичных рассуждений и парадоксальных совпадений, неизбежных в контексте платонизма. При этом философ всегда опирается на свою родную языческую мифологию. У него не встретишь, к примеру, как у Николая Кузанского, образа стены райского сада, пред которой кончается всякая мысль. Единое для Плотина — «все вещи, и ни одна из единичных вещей». Оно — начало всех красивых и величественных вещей и «однако, не начало, но [относится к ним] иным способом». Оно есть и не есть в вещах. Оно не есть, потому что ничем не объемлется, но поскольку Оно от всего свободно, ничто не мешает Ему быть где бы то ни было. Ему ничто не препятствует. Оно ничем не ограничено («Всё, что ни есть где-то, нигде не отсутствует»). «То, что есть прежде Ума, есть удивление Единым, который не существует (чтобы «единое» здесь не говорилось о чём-то другом), — как бы подводит итог Плотин своим рассуждениям, — который воистину не имеет имени: если же всё-таки должно Его поименовать, «единое» будет наиболее общим и подходящим именем, чтобы говорить о Нем». Философ подчеркивает, что, именуя первоначало «единым, мы не поступаем так же, как когда обозначаем, например, точку или [числовое] единство, ибо единые таким образом суть начала количеств, которые не могут существовать без сущности и того, что прежде сущности; так что не следует направлять сюда мысль; но всё равно и эти [наблюдаемые в чувственном и умопостигаемом единствах] аналогичны тому [Первоединому] в своей простоте и избегании множественности и частичности». Таким образом, для Плотина философия — это путь антиномий, путь сверх- и непредикативности апофатических дерзаний. Он пишет, что «лучший Ум, который не смотрит вне себя, мыслит то, что прежде него». Тем самым основатель неоплатонизма выражает непосредственную очевидность собственного опыта воссоединения с абсолютной непередаваемой реальностью. Думая о Едином, мы как бы бегаем вокруг Него и стремимся объяснить свои собственные претерпевания. То, что порождает Ум, с необходимостью выше Ума. Поэтому, восходя к Единому, мы должны отрешиться от всякого знания и всякой красоты. Они — свет, идущий от солнца, но не само Единое. Внутреннее созерцание последнего — это как бы любовное переживание, «когда влюбленный успокаивается в возлюбленном, принимая истинный свет и просвещая свою душу». Пребывание в Едином — это счастие души. Такая любовь к Беспредельному является беспредельной. Красота единого — это сверхпрекрасная Красота. Оно отец всего прекрасного, его начало и предел. Того же, кто не способен возвыситься до Единого, Плотин сравнивает с безумным ребенком, не знающим своего отца. Душа-вакханка, прикасаясь к Единому, входит в святая святых храма. Это пребывание в Едином, по Плотину, — жизнь богов и богоподобных счастливых мужей, «бегство от единого к Единому». Постижение Единого — это сверхпознание, опустошенное от всех вещей, как чувственных, так и идеальных (эйдосов). Более того, это сверхпознание, в котором субъект не замечает даже самого себя, ведь Единое лишено какой-либо инаковости. Поэтому долго находиться в таком состоянии колесница души не может. Она возвращается в дольний мир, возвещая иному «тамошнее» единство, в котором мы видим предел философии Плотина. Таким образом, последняя во многом является порождением мистического опыта основателя неоплатонизма. Апофатика же философа, по сути, первый шаг, уводящий от этого опыта в сторону случайности мысли. Однако то и другое настолько тесно взаимосвязано в рассуждениях Плотина, что разъединить их становится практически невозможно. У него они просто единое бытийственное целое».
Подытожим:
- Бездна, ничто.
- Ум рождает богов.
- Бога нет, Единое «не есть».
- Благо выше всех имен.
- Единое переполняется, перетекает за несуществующие границы.
- Ни бытие, ни сущность, ни жизнь.
- Антиномии и парадоксы.
- Оно есть и не есть в вещах, везде и нигде.
- Подбирая Ему имя, называют Его «Единым».
- Взор обращен внутрь себя.
- Необходимо отрешится от всякого знания, опустошиться.
- Любовное переживание.
- Пребывание в Едином соделывает богоподобным.
- Единое эманиурет в ипостасную троицу.