В своих семи посланиях Игнатий подчеркивает подражание Богу, но не говорит ни о каком обожении. В период апостольских отцов подражание Христу выражается скорее в терминах участия, чем онтологии. Однако, в концепции участия Игнатия есть онтологический элемент, который сосредоточен на единении со Христом.

Игнатий говорит, что христианин был предопределен к «неизменной славе навеки», которая происходит через «подлинные страдания по воле Отца и Иисуса Христа, Бога нашего». Таким образом, христианин подражает примеру Христа. Верующий страдает в этом веке, участвуя в страданиях Христа, и, следовательно, участвует в вечной славе Христа. Игнатий умоляет римлян: «Позвольте мне быть подражателем страданий моего Бога». В более крайнем заявлении Игнатий пишет, что «жизни Иисуса нет в нас, если мы добровольно не решимся умереть в Его страданиях».

Игнатий заявляет, что Иисус Христос «прославил вас». Все это — участие во Христе, Который есть «наша нераздельная жизнь». «Христос, будучи «разумом Отца» приводит нас в единство с Богом Отцом, инициируя наше участие в жизни Троицы. Это участие происходит через Церковь, в частности, через ее церковную структуру, поскольку епископы «в разуме Христа». «Поэтому христиане должны быть в послушании своему епископу, как Христос послушен своему Отцу». Игнатий даже называет Бога Отца «епископом всех». Он призывает магнезийцев:

«Будьте покорны епископу и друг другу, как Иисус Христос во плоти был для Отца, и как апостолы были для Христа и для Отца, чтобы было единство, как физическое, так и духовное».

Это показывает, что две наиболее заметные темы в посланиях Игнатия — епископат и мученичество — помещены в более широкий контекст мистического союза. Для Игнатия послушание епископу важно в силу мистической природы церкви. Через институциональную церковь верующий приобщается к Богу посредством корпоративного поклонения. Если не соединиться с церковной структурой через послушание епископату, христиане рискуют оказаться отрезанными от такого божественного участия. В соответствии с этим подходом, Игнатий предлагает считать мученичество благословением, потому что через смерть верующий участвует в страданиях Христа. Он призывает своих читателей не защищать его жизнь, а позволить ему встретить смерть от суда императора; мученичество не столько добродетельный поступок, сколько желание участвовать в страданиях Христа.

Я не рассматриваю сейчас насколько оправдано пребывать в общении с апостасийной церковью. Очевидно, что оставаться в лоне римской церкви — не есть добродетель. По этой логике мы должны говорить и о коптах, об армянах, о сирийцах, — гораздо более древних церквях, чем наша. Дело не в эмблеме, не в родословной, который так кичатся наши батюшки. Были уже прецеденты с родословной, закончились распятием Бога.

Поэтому, на мой взгляд, спасительно пребывать только в общении с теми епископами, которые живут и учат апостольскому Преданию. То же самое относится и к общине, и к приходу, и группе верующих. Переход из одной церкви в другую в России, на мой взгляд, нежелателен. У нас слишком слабые протестантские общины. На мой взгляд нужно оставаться православным, но не участвовать в этом языческом карнавале.

Если говорить о православии, то православным является учение, согласующееся с апостольским Преданием. Это единственный критерий. Если учение церковного собора не согласуется с апостольским преданием, добавляет или убавляет какие-то положения вероучения, если вводит доктрину, которой не было долгие века, если учение это не отражает всей полноты церковного народа, то держатся такого учения опасно для души, тела и психики.

Яркий пример — второй Никейский собор, у нас считающийся седьмым вселенским. Я уже писал в главе «Восхождение» четвертого тома о явных подлогах и баснях, лежащих в основании этого собора. И теми реками крови, которыми он ознаменовался. И я иконам не поклоняюсь. Равно как и мощам, и святым. При этом я подпадаю также под анафемы шестого вселенского собора, запретившего лечиться у евреев, мыться с ними в бане, а также посещать театр. А также под все дисциплинарные прещения, которые мне постановляют, когда я должен иметь супружескую близость, нагло нарушая заповедь апостола.

И при этом я считаю себя православным и католиком. Католики забрали себе термин, означающий полноту Церкви, а православные забрали себе термин, обозначающий неповрежденное апостольское учение. И, отвечая на вопрос, кто решает, что есть полнота, и что есть апостольское учение, я отвечаю — Святой Дух, который живет в каждом возрожденном христианине. Который и обличает ложь, и приводит человека к осознанию истины. Именно так и произошло в моем случае. Да и с тысячами возрожденных христиан, которые перестали участвовать в лживых обрядах по «преданиям старцев».

Возрожденные, «водимые Духом» верующие, составляют Церковь, которую «не одолеют врата ада». А не какая-то земная организация наделяется по умолчанию Святым Духом, который теперь навсегда с ней связан и деться уже никуда не может, связан по рукам и ногам и «дышать где хочет» не может. И, якобы, каждый не возрождённый человек, входя в ее земные границы, становится возрожденным верующим. Процесс обратный.

А если человек сопротивляется Духу, то пребывает в апостасийном сообществе еретиков или полуязычников, и, являясь видимым членом земной церкви, в Небесную Церковь не входит. Поэтому Церковь одна, апостольская, святая, содержащая всю полноту истины для всех, и выражение этой истины (учение) принималось в христианском мире всегда, всеми и везде — кафолическая. И в такую Церковь мы верим, а не видим: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом».

А если церковь запрещает своим чадам называться и даже думать о себе как о святых, то какая это церковь? Если тщательно упражняет их в «держании ума во аде», в детальном рассматривании и сладострастном упоении увиденным «безбрежным океаном» своих грехов, то какая это церковь? Если ни один из ее членов не знает, что такое Новозаветная святость, то какая это церковь? Любая, кроме святой.

А если она нагло нарушает заповедь апостолов о служении ангелам, о супружеском воздержании, о спасении по делам, о стяжании благодати, о поклонении твари вместо Творца, о воздавании славы кому-то, кроме Бога, то какая это церковь? Любая, кроме апостольской.

Если по определению св. Викентия Леринского кафолическое учение означает такое учение, которое преподавалось и в которое верили все, везде и всегда, то зададимся вопросом: в выкапывание трупов христиан и распиливание их на части с последующим поклонением как Богу верили все? Всегда? Везде? А в поклонение иконам? Всегда? А в то, что церковь имеет право вмешиваться в половую жизнь супругов? Все верили? А в службы ангелам? Везде? А в разделение Бога на сущность и энергии и введение низшего и высшего божества? Тоже все и всегда верили? А в «фаворский» свет в пупке в результате психических техник йоги? Тоже все верили во все времена? А в то, что верующие христиане после смерти испытываются бесами и те претендуют на душу и единственный способ от них откупиться — молитвы твоего духовного отца? В мытарства и выкуп за счет чьих-то молитв, в это всегда верили? А в то, что в христианском храме есть места, доступ к которым закрыт непосвященным потому, что это «святая святых», отгороженная стеной? Также повсеместно верили?

То есть в то, что Христос все же не смог сломать «средостение ограды», что все же «церковная завеса не раздралась», что мирянам закрыт доступ в «святая святых», в это все верили? А в то, что, оказывается, благодать сходит на землю через епископа, предварительно пройдя девять ангельских чинов и что епископ «источник таинств»? В это тоже всегда и все верили? Но тогда может в то, что благодать Бога покупается, выбивается, зарабатывается все верили по всей христианской вселенной? Или, хотя бы, все и всегда верили в разные степени посвящения в божественные тайны? Может, наконец, всегда были особые касты христиан, которые могут метать благодать на расстоянии, наделяя компот и борщ благодатной энергией? Возможно, везде была практика предания останков земле разных христианских каст по разному обряду? Может быть, христианские пастыри повсюду и всегда учили бежать в пустыню, опустошать мозги, собирать ум в пупке, «держать ум во аде», «оплакивать своего покойника», спать на голой земле, «лишать себя меры сна» для настоящего Богообщения, без чего не может быть покаяния?

Поэтому русская церковь какая угодно, но не кафолическая. Однако, это большая тема. Она требует отдельного рассмотрения.

Игнатий далее утверждает, что люди в Церкви являются «членами Его [Бога] Сына». Благодаря единству церкви, верующие «всегда могут иметь часть в Боге». Это и другие высказывания делают очевидным наличие онтологической составляющей в концепции спасения Игнатия. Христиане — «богоносцы и храмоносцы, христоносцы, носители святыни, украшенные во всех отношениях заповедями Иисуса Христа». Об этом читаем выше у Варнавы.

Таким образом, христианин участвует в Боге, нося Бога в своем теле. Игнатий также пишет, что верующие «пребывают во Христе Иисусе как физически, так и духовно». Отрицая чисто моральное понимание союза с Богом, он также прямо заявляет, что Бог «обитает в нас, чтобы мы были Его храмами, а Он в нас, как Бог наш». Таким образом, верующие «носят печать Бога Отца через Иисуса Христа».

В отличие от неверующих, которые «носят печать мира сего». Очевидно, что, хотя мученичество является уникальным событием, где причастность к Христу переживается уникальным образом, существуют и другие способы участие в союзе со Христом. Структура христианской жизни в самой своей природе предполагает такой союз. Через крещение все христиане носят Бога в себе (как указывает язык храма) и повинуются заповедям Христа через это пребывание.

Обратите внимание, что послушание — не дело нашего свободного произвола — но результат пребывания во Христе. Вспомним: «Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне». Вместо того, чтобы учить пасомых пребыванию во Христе, им дают нелепые казарменные правила, которые выставляются за заповеди Христа, исполнение которых, якобы, находится полностью в нашей власти. По Игнатию же божественная жизнь растет на протяжении всего существования христианина и приходит к своему завершению в момент прославления.

«Посему, стяжавши кротость, утвердите себя взаимно в вере, которая есть плоть Господа, и в любви, которая есть кровь Иисуса Христа», — вот раз за разом повторяемая, утерянная нами максима спасения: «Вера — плоть, любовь — кровь Господа»!

Мысль Игнатия делает акцент на imitatio Christi, но не чисто как на моралистическую концепцию. Вместо этого, подражание Богу приходит путем «новой жизни через кровь Божью». Что делает послушание «естественным для тебя». Таким образом, жизнь послушания коренится в союзе со Христом, который укрепляется в христианине через кровь Христа. Игнатий также избегает чистого перфекционизма, признаваясь: «Я еще не достиг совершенства в Иисусе Христе. Пока что я только начинаю быть учеником». Обратим внимание, что Палама утверждает, что тот, кто видит свет в пупке достиг возможного предела совершенства, доступного человеку.

Игнатий помещает добрые дела в контекст нового творения, написав:

«Плотские не могут делать духовного, ни духовные плотского, подобно как и вера — дел, свойственных неверию, и неверие — дел веры. Но у вас духовно и то, что вы делаете по плоти, потому что вы все делаете во Иисусе Христе».

Таким образом, решающим фактором являются не дела как таковые, а состояние веры, которое определяет способ совершения дел. Игнатий признает, что «даже те дела, которые вы делаете по плоти, на самом деле духовны, потому что вы все делаете в Иисусе Христе». Игнатий не моралист, но утверждает, что добрые дела основаны на конкретных событиях жизни, смерти и воскресения Христа, полученных через мистическое единение, которое происходит только по вере.

В концепции союза со Христом у Игнатия также присутствует сильная сакраментальная нить учения. Он называет Евхаристию «это врачевство бессмертия, не только предохраняющее от смерти, но и дарующее жизнь во Иисусе Христе». Евхаристия — это не символ, а «плоть Спасителя нашего Иисуса Христа, которая пострадала за наши грехи и которую Отец по Своей благости воскресил». Это происходит через воплощение Иисуса Христа, которое принесло «новизну вечной жизни» и «упразднение смерти».

Смерть Христа также играет неотъемлемую роль в нашем спасении. Игнатий провозглашает, что крест — это «спасение и вечная жизнь для нас» и что Иисус «умер за нас, чтобы, веруя в Его смерть, вы избежали смерти». Блага этой смерти даются через воды святого крещения. Тема заместительной жертвы, вот это «за нас» тем громче, чем ближе мы к апостольскому веку. И тем тише, чем дальше мы от него удаляемся. О чем поговорим подробно в главе об Иринее. Темы «Христа для нас» и «Христа в нас» совпадают друг с другом в мысли Игнатия. Он последовательно апеллирует к историческим событиям воплощения, смерти и воскресения Христа как к основополагающим сотериологическим реалиям; однако акцент Игнатия на объективном историческом действии Иисуса не отменяет важности личного получения этих даров через сакраментальную жизнь церкви.

Игнатий преподает ясную доктрину спасения в христологическом и библейском ключе.

Он избегает философских вопросов, возникающих в позднем восточном богословии, и в первую очередь озабочен спасением Церкви. Он не тратит время на обсуждение обожествления творения, но сосредотачивается на единстве, которым христианин наслаждается с Богом в свете воплощения, смерти и воскресения Христа. В богословии Игнатия христиане являются носителями Бога, потому что через веру и крещение христиане получают Божественную славу и наслаждаются присутствием Святой Троицы. Таким образом, христиане становятся новыми творениями и производят добрые дела в результате освящения, которое Бог совершает в них. Это движение к Богу становится экклезиологической реальностью, когда Христос включает Себя в Свой народ через крещение и дает дар бессмертия через Свою плоть в Евхаристии.

«Бог обещает нам единение, которое есть Сам Он» и «Знаю, что вы не кичитесь; ибо Иисуса Христа имеете в себе».

«Итак, если жившие в древнем порядке дел приближались к новому упованию и уже не субботствовали, но жили жизнью Воскресения, в котором и наша жизнь воссияла чрез Него и чрез смерть Его, — некоторые и отвергают ее, но чрез ее тайну получили мы начало веры, и ради ее терпим, дабы быть учениками Иисуса Христа, единого Учителя нашего».

Запомним эти два основания спасения для Игнатия — «смерть Христа — начало веры», «Воскресение — сияние нашей жизни». Для Иринея акцент уже смещается в воплощение, о чем ниже.

Итак, Игнатий, вслед за Климентом и Варнавой, утверждает, что спасены мы жертвой Христа и Его кровью. Реализуем мы свое спасение через любовь. Вера и любовь являются «кровью и плотью Господа». Христианин участвует во Христе в Церкви, через послушание епископу и участие в евхаристии. Главные события домостроительства — это смерть и воскресение Христа, а не воплощение. Никаких рассуждений об обожении природы, восстановлении в смысле исцеления Адама, нет. Христианин становится храмом Бога, «Христоносцем» и «Богоносцем».

Мы можем быть послушны воли Божией не сами по себе, но только находясь во Христе, который и дает нам послушание.