Познание Бога мы получаем через Христа. Он наш провожатый на небо, он Наш телеграф с Отцом, Он наш батискаф при погружении в глубины океана Божества. Через знание Христа мы достигаем знание Бога. Не Его энергий, а Его Самого, если нужно употреблять термины, то да, Его сущности, Его природы, Его естества.

Эти полуязыческие христиане усвоили языческий образ мыслей, при котором познание божества приводит к превращению в него, а так как нужно избежать множественности богов, эти полухристиане ввели низшее божество — энергию, причастники к которой Богом не становятся, а становятся богами по энергиям.

Конечно, ничего этого в христианстве нет. Мы остаемся людьми, творениями, и во Христе мы получаем Его жизнь, которая едина с Отцом, и знаем Отца так, как знает Его Сын. А Он, думаю, знает Отца не по каким-то второстепенным энергиям. И ни во что мы при этом не трансформируемся, не трансмутируем. Очевидно, что весь этот жуткий бред не является плодом христианского откровения, а является плодом языческих психосоматических практик.

Но наши бедные овцы не во Христе, потому что «Бог не пища и питие» как они думают, не «самоуничижение и самоистязание, которое только имеет вид набожности», а любовь к братьям. Это жизнь общины как тела, когда «один болеет и за него болеют все и когда один радуется, радуются все». Но у нас убили общину.

Объявили обожение через египетскую мистерию, в которой никакой общины не нужно. Не нужно никакой любви и единства, никакого «ношение тягот друг друга». «Лекарство от бессмертия» — готовят жрецы за каменной стеной и выносят овцам для «поедания Бога». Нам запретили иметь общение с Богом под угрозой прелести. Овцы не знают, что есть какое-то «помазание, которое учит их всему». У них нет «общения друг с другом», а потому нет и со светом. В нашей церкви нет ни мирян, ни общины, у нас есть захожане.

Им выносят «лекарство» и больше никакой роли церковь не играет. Это все благодаря вам, апофатики, самоспасатели. Пребывание в Боге заведомо невозможно без того, чтобы засунуть голову между ног и сопеть в пупок. А раз так, то не нужна и община, не нужно и братолюбие, потому что все равно соединиться и пребывать со Христом нельзя. Нужны лишь жалкое подобие «подвига» в виде углеводной диеты. При которой не поглощаешь белок. Если для пребывания во Христе, по вашему мнению, нужен псиохосоматический подвиг, то почему вы не даете весь перечень?

Вот как пишет Исаак Сирин, ключевой автор полухристиан:

«Когда не хватает человеку чего-либо из того, что необходимо для образа жизни его, не может он спокойно совершить течение свое и получить венец свой, ибо во время увенчания эта самая нехватка поколеблет и смутит око души его. Но справедливо, чтобы всем необходимым был снабжен образ жизни его, относится ли то к телу, или к душе.

Как кормчий, если лишен одной части корабельного снаряжения, не может выйти в море даже ненадолго, пока не приобретет полностью <снасти> и не поместит их все на своем корабле, точно так же <происходит> с тем, кто идет по пути одиночества и желает насладиться [плодами] его и [обрести] надежду на Бога в душе своей, если не хватает ему хотя бы самой малой части из того, что необходимо в путешествии: эта самая малость, которой нет, делает бесполезным все <остальное> в ту минуту, когда надо воспользоваться ею.

Требуется от него также равномерность подвижничества, дабы во всяком роде трудов равномерно было подвижничество его: не должен он быть богат только в одном или двух трудах, которые нравятся ему соответственно желанию воли его, и <не только> в них трудиться, будучи лишенным других, которые более необходимы. Но равномерным должно быть подвижничество его во всех составных частях своих, благодаря исполнению всех трудов добродетели. Чтению <должна> соответствовать служба, и службе — поклоны, и поклонам — пост, и посту — ночные бдения, а с ними — сокровенное служение разума, чтобы, когда тело трудится, сердце не было расслабленным и оставленным. Но сила разумения, которая в нем, знает, что находится внутри видимого естества; ибо все <труды>, которые требуются для пользы его, совершает видимое тело».

Вы даете человеку только пост, но он сам по себе не работает. Ваш же любимый анахорет вам объясняет. Пост — это только один элемент. Поэтому у вас на приходе никто «не опьянен любовью» как большой поклонник еретиков Евагрия и Феодора из Ниневии. Поэтому ни у кого слезы не текут ручьями как у дорого всем нам пустынника. Вы отняли у овец Евангелие, запретили «жить во Христе» и «водиться Духом», чтобы не впасть в прелесть и в насмешку дали им соблюдать пост, как один из элементов самоспасателей.

В итоге, конечно, во Христе они не живут и не знают, что это вообще такое. А свет в пупке не видят, потому христианские йоги предписывают к посту еще «ночные бдения, сокровенное служение разума, 6-разовые службы, поклоны, безмолвие, сдерживание дыхания, собирание ума в сердце, опустошение помыслов, смерть для всех людей, непарительную медитацию» — тогда все сработает.

Вы отняли Христа и заменили Его храмовым божеством, к которому нужно ходить. Вы высмеиваете тех, кто говорит, что «Бог в душе». Вместо иконы Христа в Евангелии вы обложили их вашими бесконечными рисунками, которые, хоть облобызай их все, ни на шаг не приблизят Бога к сердцу. Вы из кульминации общинной жизни в любви и взаимопомощи, выражением которой является совместное преломление хлеба, устроили египетские мистерии со жрецами, посвященными и профанами, тайными заклинаниями, где собрание христиан превратилось в очередь перед чашей с магическим напитком.

Борис Сове пишет:

«О чувствах страха и трепета и о тихом — тайном — чтении анафоры говорит и несторианский писатель Нарсай (1502), основатель Низибинской школы, находившейся под сильным влиянием Феодора Мопсуэстийского. В своей 17 гомилии он дает описание и истолкование современной ему Литургии, очень похожей, кроме анафоры, на несторианскую Литургию Фаддея и Мария.

Например, после Символа веры «священник приносит таинство искупления нашей жизни, исполненный трепета и облеченный страхом и великим ужасом. Священник пребывает в ужасе и великом страхе с трепетом по причине его долгов и долгов всех детей Церкви... Трепет и страх за себя и за народ лежат на священнике в этот ужасный час. В страшных условиях и служении он предмет ужаса даже для серафимов, сын праха предстоит в великом страхе, являясь посредником. Страшный Царь, таинственно закланный и погребенный, и страшные стражи (ангелы), стоящие в страхе в честь их Господа. С такими мыслями предстоит священник для священнослужения, почтительно, с великим страхом и трепетом». Этими чувствами проникнут и возглас диакона».

Замечательно, правда? Сын Божий не искупил Нарсая и его церковь. На них находит «трепет, страх и великий ужас за долги детей церкви». Только «церковь» пусть пишут с маленькой буквы. В Церкви у ее детей есть Искупитель, который «будучи верным и праведным прощает нам грехи наши, если мы их исповедуем». А тут, вероятно, они, как и римские католики, все продолжают бедного Христа ежедневно в жертву приносить. Нагрешили же «дети церкви» за неделю между причастиями — Христа надо заново убить. От этого и страх, и трепет.

Насрай продолжает:

«Смотрите вашим умом на происходящее великое таинство, которое совершаете вы, смертные. Страшные Тайны освящаются руками священника. Пусть каждый пребывает в страхе и ужасе, пока это совершается. Священник, уста Церкви, открывает свои уста и беседует тайно с Богом, как с другом. Конец молитвы произносится вслух. После серафимского гимна, произносимого всем народом, «вся Церковь возвращается к молчанию, и священник начинает общение с Богом». В конце молитвы он возвышает голос, чтобы его мог услышать народ... и рукою благословляет Тайны... и народ своим «Аминь» способствует и соглашается с молитвой священника».

Все это уже было, дорогой собирательный Насрай. Это называется медиум, а еще шаман, а еще жрец. Это посвященный, который беседует с богами. Он низводит божественную силу через себя на профанов. Ничего нового. Это не Новый Завет, где «царственное священство» у каждого христианина. Это вечно — старый, языческий завет.

Дальше Сове продолжает:

«У Феодора Мопсуэстийского и Нарсаи имеются первые сведения о тайном тихом чтении анафоры и мистическом евхаристическом молчании. Естественно предположить, что эта практика возникла в Сирии и распространилась первоначально по преимуществу в Восточной Сирии. На введение тайного чтения анафоры влияет и практика disciplina arcana, оберегающая святость и величие христианских таинств. Это ясно из ответа сирийского писателя Иакова, еп. Эдесского (640–708), на вопрос «Почему при закрытых дверях, с безмолвствием и по устному преданию совершались таинства». Вероятно, требования disciplina arcana и объясняют отсутствие установительных слов в толковании Феодора Мопсуэстийского, в чинах несторианской Литургии Фаддея и Мария и устную их передачу. На введение практики тайного чтения анафоры безусловно повлияли, наконец, некоторые идеи, выраженные в Corpus Areopagiticum, в частности, «О церковной иерархии». Corpus появился, вероятно, в Сирии в конце пятого века и был там очень популярен. Его перевел на сирийский язык мистик Сергий Ришайнский (†536). Из Сирии Corpus попадает в Константинополь, находясь первое время под большим подозрением».

Так что, то, что происходит у нас — это смесь несторианства и неоязычества в изводе Лже-Дионисия.

Сове:

«Одной из главных идей памятника «О церковной иерархии», положившего начало богослужебной символике, является учение о иерархической структуре, — о разных степенях ведения божественных тайн, полнота которых доступна только священноначальнику — епископу. Он то и передает низшим степеням, в частности, второму — «созерцательному» чину мiрян — священному народу, в чувственных знаках — символах — доступное им ведение.

«Божественный иерарх, хотя и низводит благоволительно к подчиненным ему свое, единое само в себе, священноначальственное ведение, пользуясь многообразием священных символов, но тотчас же, как неуловимый и неудержимый для низших, без всякой перемены в себе возвращается к своему начальственному служению и, совершив мысленный вход к Единому в себе, в чистом свете созерцает единовидный смысл совершаемых действий, оканчивая человеколюбивый исход на вторичное (дело служения) боголепнейшим возвращением к первейшим».

Это отделение священноначальника от народа и мотив тайны подчеркивается при изъяснении Литургии, «таинства таинств», «совершеннейшего из таинств», «таинства собрания или общения». Например, «приобщившись и преподав богоначальное причастие (другим), (иерарх) обращается, наконец, к священному благодарению (вместе с народом, который участвует в благодарении, приникая к одним только божественным символам), а он сам, возводясь постоянно богоначальным Духом священноначальственно, в чистоте богообразного чина, к святым началам совершаемых (действий) в блаженных и мысленных созерцаниях». Или, как впоследствии перефразирует Георгий Пахимер, «толпа взирает только на божественные символы, так как не может рассуждать о чем-либо высшем, а сам иерарх возводится к тем первообразам — к самому честному Телу и Крови Господней, веруя, что предлежащие (символы) предложены в них (в истинное Тело и истинную Кровь) святым и вседействующим Духом».

Замечаете, да? Степени и ступени посвящения, низшее и высшее ведение, а мы — миряне — просто толпа, в другом более точном переводе — «сброд». Именно слово «сброд» и употреблял Ямвлих и Прокл в своих теургиях, откуда это слово заимствовал Лже-Дионисий (об этом ниже). Замечательная замена слова «Бог» на слово «Единое». А Христос тихо, робко, кротко говорит: «Среди вас да не будет так: один у вас учитель — Христос, все же вы братья». Какой там: «Преосвещеннейший владыко», «Ваше святейшество». Титул у патриарха Александрийского знаете как звучит? «Его Божественное Блаженство Папа и Патриарх Великого Града Александрии, Ливии, Пентаполя, Эфиопии, всего Египта и всей Африки, Отец Отцов, Пастырь Пастырей, Архиерей Архиереев, Тринадцатый Апостол и Судия Вселенной». Прекрасно ведь?

Сове продолжает:

«Введение тайного чтения анафоры способствовало дальнейшему ослаблению евхаристического благочестия и жизни. Величайшая молитва Церкви — евхаристическая, которую в древности многие знали наизусть, стала забываться мiрянами. Отсюда споры о ее содержании, отмечаемые литургистами. Большинство мiрян не ощущает биения сердца Церкви, как оно слышится в анафоре, в которой слиты все молитвы Церкви «о всех и за вся», о преображении мiра и о Царстве Божием. Анафоры литургий, и между ними молитва св. Василия Великого, поражают размахом всемiрного космического моления, в которое вливаются благодарения и прошения определенных членов Церкви, глубиной и силой благодатной любви Церкви, точностью и пластичностью догматических формул. Этот гимн соборной молитвы не доходит до слуха и сознания верующих. Для многих утеряно понимание жертвенного характера Евхаристии и сознание ответственного участия в возношении анафоры, хотя просфоры и подача записок за живых и умерших (древние диптихи) свидетельствуют об этой стороне евхаристического общего дела. Многие молящиеся в храме во время анафоры молятся своей самостоятельной, а не соборной молитвой, благодарят Бога за свои радости, несут к Нему свои скорби и просят у Него помощи в своих нуждах. Собрание верующих, к великому сожалению, не сознает себя единодушным и единомысленным и единым перед дискосом, на котором вся Церковь и мiр окружают Главу — Христа. В отношении мiрян к Евхаристии и Литургии наблюдается элемент соборного, социального распада, который усугубляется грехом редкого причащения. Это есть соучастие в социальном грехе, грехе нелюбви к ближнему.

Распад соборности на практике чувствуется и в способе причащения. Прежде священнослужители и народ причащались вместе. Теперь же священнослужители причащаются при закрытых царских вратах, задернутых завесою. Алтарь в это время, по истолкованию литургистов — Сионская горница, из которой мiряне исключены. Во время причащения священнослужителей хор поет киноник-причастен, который в Древней Церкви пел причащавшийся народ. Например, «Тело Христово приимите, источника бессмертнаго вкусите». «Вкусите и видите, яко благ Господь». Впоследствии причастен стал варьироваться по дням и праздникам. Теперь он «поется для того, чтобы поддержать в предстоящих благочестивое настроение и занять их внимание на это время» (причащения священнослужителей). Это объяснение русского литургиста свидетельствует об упадке евхаристического благочестия, так как в Древней Церкви не надо было занимать верующих, когда они предстояли перед Евхаристическим Христом. Об этом же упадке говорит и произносимая часто после причастного стиха проповедь, или пение «концерта» или стихир, ирмосов канонов, содержание которых очень часто весьма далеко от переживаемого момента, когда на престоле царствует Христос, и христиане участвуют в мессианском царстве — образе и предвосхищении «невечернего дня Царствия Христова», когда удобнее евхаристическое молчание».

И в конце делает вывод:

«В отношении мiрян к Евхаристии и Литургии наблюдается элемент соборного, социального распада, который усугубляется грехом редкого причащения. Это есть соучастие в социальном грехе, грехе нелюбви к ближнему».

Вот, во что вы превратили церковь — в «соучастие в социальном грехе, грехе нелюбви к ближнему». Вы убили общину, убили братство, убили церковь как тело. Вы ввели личное псевдоблагочестие по уставу Пахомия великого или кого там еще. Вы призываете к личному аскетизму, к эфемерной борьбе со страстями своими силами, к соблюдению «суббот и постов», к «самоуничижению», к медитации над своими грехами, к «держанию ума во аде», к еретическому «стяжанию благодати» — ко всему тому, что ко Христу не ведет. А то, что ведет — братская община, «ношения тягот друг друга», «размышление над словом Господним день и ночь», вера в то, что мы оделись во Христа и уже спасены Им, предание себя самих Ему до последнего остатка, «водительство Духом», «помазание от Святого» — все это вы отбросили, да и никогда не знали. Поэтому ваши овцы не знают, что такое «жизнь во Христе». Они не «знают ни друг друга, ни Христа» через ближнего. Вот ваши кумиры.

Ниневийский святой:

«Соблюдай это, брат мой, и будешь ты в смертном теле жить жизнью ангелов. Также и то должен ты знать, брат мой, что вершина всякого блага для человека Божия в мире сем есть чистая молитва. И если не умрет человек по отношению ко всем людям и не будет усердствовать в безмолвии наедине с собой, словно мертвец во гробе, не сможет он приобрести это для себя».

«Будем подвизаться в безмолвии; сделаемся мертвыми по отношению ко всякому человеку; соберемся в помыслах наших от рассеянности во всякое время посредством этих воспоминаний, дабы могли мы без труда во время службы и молитвы приводить ум наш к самим себе и дабы усердно приносили его в жертву Богу».

«Итак, до тех пор, пока человек не удалится от людей и не достигнет безмолвия, и пока не обратится к мысли о душе своей, не откроется благо, сокрытое внутри него».

Благо внутри него, как у йогов. Уже есть там скрытое благо. Причем это благо таково, что нужно умереть для всех людей. Это христианство? Это пишет кто? Алистер Кроули или святой Церкви? Это путь к кому? Велиару или Христу?

«Если милостыня, или любовь, или милосердие, или что-либо, почитаемое сделанным для Бога, препятствуют твоему безмолвию, обращают око твое на мир, ввергают тебя в заботу, помрачают в тебе памятование о Боге... разрешают воздержание чувств твоих, воскрешают для мира тебя, умершего миру, от ангельского делания, о котором у тебя единственная забота, низводят тебя и поставляют на стороне мирян, — то да погибнет такая правда! Ибо выполнять обязанность любви... есть дело для людей мирских, а если и монахов, то недостаточных, не пребывающих в безмолвии».

И продолжает:

«А тем, которые действительно избрали для себя отшельничество от мира и телом, и умом, чтобы установить мысли свои в уединенной молитве, в омертвении для всего преходящего, для зрения мирских вещей и для памятования о них, — таковым не подобает служить Христу деланием чего-либо телесного и правдой дел явных... надлежит приносить Христу чистую и непорочную жертву помыслов как первый плод возделывания самих себя и телесную скорбь в терпении опасностей, ради будущего упования».

Идите, 10 февраля станьте на колени перед его иконой, попойте тропари, покадите как богу, приложитесь к его пальцу, авось и вам даст Господь по молитвам святого Исаака «опьянеть любовью».

Итак, мистический союз человека со Христом образуется через:

1. Божественное домостроительство: воплощение, послушание до смерти, жертвы за грехи, искупление от долга Богу (по Иринею), воскресение, восхождение на небеса Сына Божия и ниспослание от Отца Святого Духа.
2. Усвоение Его дела спасения верой, покаянием и крещением.
3. Активную, ежедневную верой, реализуемую как полное вверение своей жизни Христу, через что Христос осуществляет наше освящение и обновление в новом человеке, который «от веры в веру» принимает «благодать на благодать».
4. Созерцание Сына Божия через Его единственную икону — Новый Завет.
5. Участие в общинной жизни делами любви, неразрывным продолжением и вершиной которых является преломление хлеба с братьями и сестрами (а не с толпой, очередью) — Евхаристия.

Итогом является способность все глубже и полнее жить жизнью Иисуса Христа, оставаясь вполне человеком, «делаясь одним Духом с Господом» не в смысле слияния, а в смысле единодушных влюбленных.

В противовес этому, полуязыческое христианство предлагает следующий путь:

1. Бегство из мира и «умирание для всех людей», «отречение от дел любви, чтобы да погибла такая правда», если она мешает созерцательному безмолвию.
2. Очищение ума от всех мыслей, опустошение сердца.
3. Крайний аскетизм тела.
4. Экзальтированное рыдание над «своим мертвецом», «держание ума во аде».
5. Психосоматическая практика йоги и дзена, направленная на концентрацию внимания, сдерживание дыхания, отрешение от любых мыслей, образов.

Итогом всего это должен быть приходящий свет или благодать, которая превращает человека в этот свет или саму благодать через слияние, поэтому человек обоживается и становится богом по благодати или энергиям.

Обожение переходит на тело адепта, поэтому оно тоже становится божественным, приобретает атрибуты нетления, благоухания, мироточения.

Как мы легко можем увидеть — первый путь Христоцентричен, второй путь человекоцентричен. В первом пути Христос необходим, на втором пути Он не нужен. Вы можете выбирать. Только прошу вас, не врите сами себе и другим: это не два освященные Христом пути. Первый Новозаветный, освященный Преданием первых 4 веков. Второй языческий, привнесенный в Церковь гораздо позже.

Насчет нетления тел, опять это наглое игнорирование Завета. Павел говорит про свое тело: «Посему мы не унываем; но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» и «Но сокровище сие мы носим в глиняных сосудах, чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам» и «Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный. Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище; Ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем...».

Где здесь про то, что кости у Павла становятся божественными? Ну бред же, языческий бред. Павел всячески показывает, что тело (его, Павла, по крайней мере) вот-вот развалится, рассыплется как черепок, как глина. Оно постоянно тлеет, по-гречески «хижина из соломы». Его гнетет это разлагающееся тело. От этого он воздыхает: «поскорей бы облечься в небесное жилище». Но нет, эти несчастные косточки объявлены божественными, нетленными, напитанными энергиями, а потому сами кости — Бог. Ну пусть им, этим несчастным, такие тела и дадут после воскресения. Они же уже нетленны и благоухают. Вот в таком виде и восстанут. Что бы сказал Павел, если бы ему выкопали пару святых христиан и сказали: «Вот, Павел, нетленные тела. Они уже предварили воскресение». Позор!

«Наше же жительство — на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа, Который уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его, силою, которою Он действует и покоряет Себе все».

Ждем, а не сейчас обоживаем кости.

Когда? Когда будет второе пришествие.

В какое тело? В это ужасное, полусгнившее как сейчас нам показывают нетленников? Такое было тело у Христа? Полусгнившее? «Сообразно славному телу Его». Это просто богохульство и кощунство.

Насчет нетленных тел есть большие исследования как российских, так и зарубежных ученых. Подробнее об этом в главе «Мозг» четвертого тома. Здесь же приведу цитату А. Г. Дунаева из статьи «Существует ли православная антропология»:

«В православии подобные явления (левитация, нетление мощей и т.п.) описываются как исключительные чудеса святых подвижников и как дары благодати, а не как составная часть аскетического учения; наличие таких чудес в иных религиях объясняется бесовскими кознями. Феномен удивительного единства языка и опыта мистиков вне зависимости от конфессиональной или даже религиозной принадлежности обычно остается вне поля зрения православных апологетов».

В противовес Евангельскому познанию Отца через Сына Лосский, следуя апофатической традиции, предлагает иной путь познания:

«Лосский стремится показать, что в то время, как катафатическое богословие ведет нас к некоторому знанию Бога, которое всегда несовершенно, именно апофатическое богословие есть «совершенный способ», поскольку ведет к полному неведению. В то время как, по словам Лосского, мы не можем познать Бога за пределами икономии, «нам должно отказаться от нисходящего пути откровения природы Отца через Сына в Духе для того, чтобы иметь способность постичь существование трех ипостасей за пределами всякой выражаемой икономии». По мнению Лосского, апофатический подход, то есть отрицание всех свойств Бога, которые можно найти в икономии (любовь, доброта, мудрость и т.д.), позволяет истинному богослову говорить о Боге в Себе Самом, никак не связанным с oikonomia. Лосский, таким образом, рассматривает апофасис как метод познания Бога, как Бога в Самом Себе. Поражает тот факт, что Лосский в данном случае отступает от понимания апофасиса восточными отцами церкви, которые признавали, что Бог не познаваем в Себе Самом, но познаваем на уровне энергий, то есть как раз-таки в сфере oikonomia». [1]

Надо выбросить все эти басни про Христа, и познавать Бога напрямую, через опустошение мозгов! Правильно! Нужно прямо сообщить уже, наконец, людям, кто ваш отец. Об апофатике подробнее в одноименной главе четверного тома.