Исаак Сирин.
Третье собрание преподобного Исаака Сирина

IX

Того же мар Исхака. Совокупно о всех видах делания, бывающих в умной части[1] [души]: какова сила и действие, имеющаяся в каждой из них.

1. Молитва, подобно душе[2], наполняет все телесные проявления [подвижнического] жительства[3]. Жительство же есть действие тела: пост, служба, праведные дела, труды, целомудрие, служение болящим, молчание, плач, послушание, лишение, милосердие, со всеми прочими [добродетелями], подобными им. И, опять, есть десять тысяч подобных сим.

2. Все они — предел действия, молитва же есть созерцание, свойственное душе, которое превыше тела или видимых действий, и она есть разумение тех [вещей], которые глубже сих совершаемых [действий] и, напротив, постигаются умом и не суть земные[4]. Когда попечение о молитве не сопутствует жительству, последнее есть чин телесного делания. И хотя [связанные с телом проявления подвижничества] являются добродетелями, обретаемыми в различных проявлениях души, однако их делание [совершается] в видимом.

3. Чем сила молитвы является для жительства, тем же самым чтение является для молитвы. Всякая же молитва, не подкрепляемая светом, который в Писаниях, совершается посредством телесного ведения. И хотя она просит о благах, и благородные[5] движения возникают в ней, она не знает даже того, как простираться к сокровенным вещам, [постигаемым] через ум (madʕā). И она слаба для знания о том, как привести в соответствие волю, [выражаемую] в молитве, с волей Божией[6].

4. Ведь по этой [причине бывает] также и то, что, когда [человек] помышляет о славных вещах и кажется занимающимся изумительными вещами, он далёк от Бога. И так [происходит то], что он не может постичь даже сии самые вещи, которые он считает прекрасными, но проходит мимо, и мысль о воле Его есть у него, но правым ведением света Писаний он не уязвлен[7].

5. Жительство — тело, молитва — душа, а ви́дение разума[8] — духовный чин. Ви́дением разума я называю откровение сокрытых, и ведение умопостигаемых, и некое уразумевание, которое [совершается] духовно, — те [состояния], для которых [ви́дение] принимает силу от чтения, а также для того, чтобы углубляться к ведению их и восходить, словно по ступеням,[9] от одного прозрения к другому, еще более изумительному и светоносному. Молитва же есть добродетельное[10] прошение[11] души и вспомоществующие просьбы, которые приносятся [Богу с такими мыслями]: «Хорошо, мол, чтобы были удовлетворены такие-то [нужды] души и чтобы то-то и то-то было у неё»[12].

6. Размышление же есть образ мыслей[13], который [пребывает] только в Боге и изумляется только тем, что относится к Нему, — а разум (reʕyānā) исследует и мыслит Его и величие Его, при том что нет там [иной] мысли, ни памяти о прекрасных вещах и добродетелях, [совершаемых] телом, и о телесных вещах, — но только размышлением о самой Сущности он занят, не приобщая себе мысли о тех [вещах]. И нет [у него мыслей] «то-то и то-то да будет мне у Тебя», или [мыслей, приходящих] откуда-то ещё, ведь всё, относящееся к естеству — и добродетели его, и страх его, — он презрел в памятовании единственно о Боге, которое освящается в уме[14].

7. И многократно[15] в молитве рождается размышление, подобное сему. И именно отсюда [имеет место] вхождение ума (hawnā), [приводящее] к неизреченной высоте, когда дух получает поддержку от благодати в сих вещах, относящихся к молитве. Опять, когда он получает поддержку от размышления и чтения, тогда нет способного изъяснить, к каким изумительным движениям восходит молитва в прошении своем и к какому вожделению она простирается, и в какую сладость она ставит разум (reʕyānā). И сие делание размышления доводится до полноты чтением, [совершаемым] с рассуждением[16]. И именно оно содействует тому, чтобы [размышление] простиралось к изумительным вещам. Узри чин чтения, который полезен для сего служения.

8. Итак, кто уразумел, что желает возрастать в духовных вещах, тот в ведении совершает чтение, рождающее размышление. Не всякое чтение полезно для духовного возрастания, но то, которое повествует о божественных вещах. Это чтение способствует возрастанию разума (reʕyānā) к духовным тайнам и сообщает ему навык в надежде, которая превыше тела, и переселяет помысл с земли, и, будто в оном жительстве бессмертия, приобщает его горнему мiру[17].

9. И оно подвигает чувства души его к тому, чтобы взирать на[18] тайну сокровенности премудрости Божества, и к ведению непостижимости Его и истине естества Его приближает его, и приводит его в изумление сокровенностью сущности Его, и занимает помыслы его заботой о будущей надежде, и показывает ему богатство любви Христовой, которое открылось для всех и имеет свершиться на деле. Сии вещи суть корень духовного размышления, которое непрестанно возвышает туда ум (hawnā) через прозрение, и побуждает его странствовать среди божественных красот, которые превыше всего, и услаждает его. И надежду людей, которая сохраняется у Него[19], и [свойства] естества Своего, не имеющие подобия[20], на миг Он показывает ему, те, что в Нём Он [явил] нам — [обоим] мiрам[21], идет ли речь о духовных творениях, или о всём том, в чем нуждается мiр смертных людей.

10. Когда же укрепится и усилится сие делание в душе, тогда он [уже] не сильно будет нуждаться в чтении. Не так, что он совсем будет без него, но так, что он не сильно будет нуждаться в продолжительности чтения. Ведь это [такое состояние], что он не нуждается в продолжительном размышлении о Писаниях, хотя книгу он не выпускает из рук своих. Ибо, когда он займётся чем-либо малым из неё[22], то силою, которая сочится из малых слов, он пленяется Господу[23] в созерцании.

11. В том случае, когда чтение именно таково[24], оно есть размышление и оно есть молитва. Оно есть размышление, потому что не пребывает в области языка, но [пребывает] лишь в устремлении взгляда, которое вводит в ум понимание. И оно есть молитва, потому что пленяется памятью о Боге во всякое время и исполняется изнутри и снаружи вожделением небесных вещей и размышлением о них[25]. И всё это вместе с молитвой, соответствующей сим движениям, подвигает к такому [состоянию], что ликование без усилия в разуме (b-reʕyānā) трепещет[26] в сокровенной части ума (madʕā)[27], — что есть бесплотная молитва, та, что называют бестелесной, потому что не о чувственных вещах она приходит в движение и не в теле видится.

12. От сего чтения рождается та молитва, что не имеет предела, у которой размышление возникает в уме (madʕā) сокровенно. И через неё ум (hawnā) непрестанно наполнен Богом[28], и во всякое время разум (reʕyānā) пленён и восхи́щен[29] сими [действиями] Господа, как я сказал. Чин молитвы выше всего жительства и с жительством не сравнится, потому что именно она оживотворяет жительство, [направляя] его к жизни в Боге. И она есть ступень, поднимающая на небо, и чина откровения она достигает[30], и, опять, [достигает неба] вместо лестницы [Иакова][31]. Сие есть дело её: то, что она возводит до некой высоты, ради которой молитва и необходима.

13. Когда же человек взойдёт туда, то там необходимо иное. Он тотчас перестаёт пользоваться тем, при помощи чего поднялся на крышу,[32] и, пока он не будет спускаться обратно к земле, потребности в лестнице у него больше нет. Если же молитва есть образ лестницы, которая поставлена и воздвигнута до неба и по которой ум (hawnā) непрестанно восходит, и [если] молитва заменяет уму лестницу[33], то, пока мы находимся на земле, мы во всякое время нуждаемся в сей лестнице, которая есть молитва, — лестнице, по которой мы во всякое время восходим к Богу, чтобы сподобиться через неё небесного света.

14. Также и размышление, опять же, усиливает, и очищает, и утончает сердечную молитву, и показывает уму (hawnā) путь небесных и таинственных вещей, чтобы [ему] прийти в движение относительно них во время молитвы. И тогда сама молитва поднимается, подобно лестнице, и возводит ум (hawnā)[34].

15. Сама же по себе молитва без размышления и чтения мрачна и бессильна[35] возвести ум к небесным вещам и собрать [его][36]. Но поскольку вместо приношения и жертвы, которую приносили древние, дана нам от Бога превосходная благодать, чтобы вместо дебелых вещей мы движения своих мыслей, то есть благодарения и славословия, приносили в жертву в молитве, которая есть жертва приятная; в молитве, которую мы приносим Ему как Господину и Причине жизней наших, и также Тому, Кто заботится [о нас], —

16. то, хотя бы и тёмную, и мрачную[37] молитву не преминем принести. Если мы и не восхи́щены откровением (но [только затронуты] одной из мыслимых причин добродетели) к тому, чтобы постоянно, с попечением падать на лице свое, то будем приносить наши движения в качестве умопостигаемых жертв как должники Создателю всего. И изольём благодарение, которое мы обязаны [приносить], не пренебрегая тем, чтобы лежать на лице своём. Сие употребление совершает в людях молитву[38].

17. Молитва — когда мы стоим на земле — употребляется теми[39], кто стоит внизу и постоянно стремится подняться на крыши. Молитва есть путь естества и восхождение к месту, которое превыше естества и которое есть небо, — и без неё невозможно туда взойти. На небе же для неё нет употребления. Итак, молитва есть царица жительства (то есть жизнь всего жительства), которая из земных делает небесными и воздвигает жизненность в телесных вещах.

18. По сравнению же с откровением её чин ущербен. Когда она приближается сюда, у неё нет ни места, ни попечения, ни памяти; туда она, опять же, должна взойти[40] — превыше [всего] то, где встала душа, то [место], которое именуют высотой умопостигаемых и ведением духовных тайн[41]. Ведь когда ум облекается[42] духом, он отныне приобретает движения херувимов, и ведение его духовно, и размышление его духовно, и ви́дение его духовно, и весь он пребывает в Боге в услаждении, которое превыше естества. И он переносится от прозрения к прозрению, а от сего — к созерцательному ви́дению.

19. Одно созерцание по сравнению с другим и прозрение по сравнению с прозрением именуются высшим и низшим[43] — соответственно смыслу[44] тех вещей, в отношении которых они[45] возникают. Сии [созерцания и прозрения] представляют собой чин откровения тайн, который превосходит всё, что совершается в душе. Сие есть духовное жительство, а не душевное движение. Но без молитвы эти состояния не совершаются, а сама она без них не просвещается и не обретает силу[46].

То́, чтобы молиться, относится к душе.

20. А сие, чтобы вникать в сокровенные вещи, бывает в духе и в откровении уму (d-hawnā) от Бога. Откровением же я называю не то, что зрится очами и слышится ушами, и также не то, что ощущается в отношении тех вещей, что бывают на земле и среди людей. Какое отношение эти вещи имеют к духовному откровению и движениям ума (d-hawnā), просвещаемым духовно? (как говорят отцы, вознесённые от земли и от плоти).

21. Сии вещи, которые воображаются в области зрения и слуха и перед чувствами посредством ангельского действия, бывают для пользы века сего и жительства в нем[47], ибо они содействуют умножению страха Божия в душах — как те [вещи], что совершались через зримое откровение, которое было вверено через домостроительство, [совершившееся] через Моисея, посредством того ангела, которому было вверено домостроительство оного народа и славные дела, которые были являемы среди него;

22. как то, что было прежде совершено в отношении Моисея, как говорит Писание: «Моисей пас овец Иофора, тестя своего, и повел он стадо в пустыню, и пришел к горе Божией, к Хориву. И явился ему Ангел Господень в пламени огня из среды тернового куста. И увидел он терновый куст, что горит в нем огонь, но куст не сгорает»[48]. [Здесь] ясно показано, что хотя ви́дение и речь принимались от лица Бога, и хотя изумительные вещи, превосходящие естество, совершались в оном домостроительстве, но сие было действием, [совершаемым] через ангела, который показывал то, что направляло оный народ.

23. Как сказал и блаженный Павел: «Ибо, если через ангелов возвещенное слово было твёрдо», и прочее[49]. И как сказал также и Стефан: «Сего Моисея Бог послал начальником и избавителем чрез Ангела, явившегося ему в терновом кусте. Сей есть тот, кто вывел их, сотворив знамения, и чудеса, и силы в земле Египетской, и в Чермном море, и в пустыне в продолжение сорока лет»[50], — ясно сообщая, что тому ангелу, который явился Моисею в терновом кусте, было вверено[51] всё оное домостроительство и все оные страшные [знамения], которые там совершались.

24. Ведь именно он был виден различными способами в страшных и великих виде́ниях и совершил всё сие во имя Бога — как Он говорит в книге Исход: «Вот, Я посылаю пред тобою ангела Моего хранить тебя на пути твоём и ввести тебя в землю, которую Я приготовил; блюди себя пред ним и слушай гласа его; не упорствуй против него, чтобы не случилось так, что он не простит долгов ваших, ибо имя Мое на нем»[52].

25. И Писание ясно показало, что все сии слова, которые изрекались там как бы от лица Бога, и оное великое откровение на вершине горы Синай, и все те слова в Законе, что изрекались Моисею как бы от лица Бога, и слова Закона, которые народом исполнялись, — это ангельское откровение, как сказал Бог: «Имя Моё на нём», — ибо во имя Бога ангел являлся, и говорил, и заповедовал, и увещевал, и устанавливал Закон, и направлял, в облаке ли, в огне ли, во мгле ли, в виде́нии ли дыма или во мраке, и во всех [явлениях] был виден именно сей ангел, и он направлял оное божественное стадо при помощи многоразличных виде́ний и откровений, и знамений, и чудес, и посредством гласов, и страшных и великих речений.

26. И потому говорит блаженный Павел: «Если через ангелов возвещенное слово было твёрдо»[53], — чтобы показать, что тот, кто был зрим в видениях и образах, — это не Бог, а ангел. Сие не есть Божие. Божии же откровения не имеют формы[54], они незримы и неизреченны, и откровения Духа Святого имеют место внутри молчания. Они суть услаждение[55] и безмолвие естества, и не суть видения.

27. И подобно тому как Он непостижим и незрим, так и откровения Его. И сего до пришествия Господа нашего не было ни у кого. Ибо и жительство будущего века тогда еще не было известно, и совершенная благодать Духа не была дана до того времени, когда Утешитель сошёл на апостолов[56]. И тогда откровения сокрытых вещей и тайны будущих вещей, не подобные тем, что относятся к веку сему, начали подаваться и становиться известными каждому из святых. А задолго до сего[57] ангел показывал все те дивные вещи по повелению от Бога.

28. И не так, чтобы Бог изменялся[58] в образы: да не будет! Как сказал Господь наш иудеям: «Вы ни гласа Его никогда не слышали, ни облика Его не видели»[59]. И потому сие есть от ангела. Ибо также слово, возвещённое через него посредством скрижалей, и Писания, и гласа на горе, было твёрдо, чтобы не преступили его сыны Израиля[60]. «И всякий, кто слышал его и преступал его, получал праведное воздаяние»[61], — говорит апостол. — «Как мы избежим, если вознерадим о толиком нашем спасении, которое было сначала проповедано Господом нашим»[62],

29. — возвещая, что сии откровения, о которых [речь идёт здесь], не подобны тем тамошним[63]. Ведь там [откровения] показывал ангел, здесь же — Сам Бог Слово чрез Человека[64]. [Апостол сказал:] «И раздаяниями Духа Святого, преподанными по Его воле»[65], — чтобы сказать, что сии откровения, здесь, были и бывают через действие Духа Святого; те же откровения, там, были [от] ангельского действия. И те откровения, тогда[66], были полезны для жительства века сего — чтобы привести [людей] только к познанию страха Божия, но не к ведению сокровенных вещей;

30. сии же откровения, открываемые им Духом Святым, приводят посредством ведения к будущему веку. Как сказал народу Моисей — а именно, когда оное великое и страшное откровение, бывшее на вершине горы, явилось в глазах всего народа в молниях, и в громах, и в огне, и в буре, и во мраке, и в звуке труб, которые взывали и издавали изумительный и исполненный ужаса вопль, и когда от ужасных [знамений, бывших] в нём[67], народ убоялся страхом великим, и люди не могли стерпеть ужасности виде́ния и силы, с которой звучали ангельские трубы, становившиеся всё сильнее[68], Моисей, ободряя их и сообщая им причину откровения и его ужасности, говорит им: «Ободритесь; Бог пришёл к вам, чтобы испытать вас, дабы страх Его был в вас и чтобы вы не грешили»[69].

31. Ибо из всего этого стало известно, что зримые и [воспринимаемые] чувствами откровения полезны именно для здешнего жительства — для умножения веры и страха Божия. А то, что происходит в умной части [души] и в уме (madʕā): ведение умопостигаемых вещей и услаждение в молчании, — полезно для совершенных. Сие мы называем местом, превышающим молитву, к которому восходят через молитву. Ибо она несёт зеркало нового века, которое позволяет нам, через Духа, вкусить жизни, которую мы имеем приять там, — Духа, Который лишь один способен сообщить то, что есть Его тайна; Который силою Своей имеет подать оное великое жительство, превышающее слово; Которому слава во веки веков[70]. Аминь.

[1] mnāṯā d-madʕā.

[2] Букв. «вместо души».

[3] Букв. «все телесность жительства».

[4] Консонантный набор в издании С. Кьялы можно понять в смысле «Но, [напротив, человек] уразумевает и не пребывает на земле», однако огласовки рукописи (которые С. Кьяла не передает в своем издании) исключают такое прочтение. С. Кьяла понимает это место в согласии с рукописью (‘e l 'intellezione delle realtà che sono in esse, che sono più profonde di ciò che è oggetto di esercizio ma che sono intelligibili, pur non essendo della terra’), хотя не делает соответствующих пояснений или эмендаций в тексте издания.

[5] Букв. «избранные».

[6] Букв. «И как привести в соответствие волю, [выражаемую] в молитве, с волей Божией, — для сего знания она слаба». Мысль о том, что воля, выражаемая в молитве, должна сообразовываться с волей Божией, и именно такая молитва выполняет своё предназначение, выражена в «Главах о ведении» Исаака Сирина: «Подобающая молитва – та, которая сообразуется с одной лишь волей Божией, – есть та, что рождается в нас от попечения о божественных законах. И, по причине заботы об их исполнении, любовь к божественным законам понуждает нас приносить горячие прошения о них. Забота мысли об исполнении заповедей есть чистая молитва, и болезнование сердца о пренебрежении ими засчитывается за чистую молитву. Печаль по Богу есть молитва; или, скорее, [эта печаль] рождает в разуме великие слова и драгоценные движения молитвы. И тот, кто пламенеет в сих помышлениях и чье сердце горит, у того, даже когда он не находится в соответствующем положении [тела], ум поистине молится. И все движения его суть чудные молитвы, умилостивляющие Бога, а сие болезнование сердца своего он совершает вместо распятия» (Is. Syr. Coll. II. 3. 3. 11).

[7] Букв. «уязвленности/поражённости (quppāḥā) от правого ведения света Писаний нет у него».

[8] ḥzāṯā d-reʕyānā.

[9] Выражением «восходить, словно по ступеням», мы передаём глагол ʔetdarraḡ.

[10] Сирийское слово myatrā, от которого образовано слово myatrūṯā, традиционно переводимое как «добродетель», буквально означает «превосходное».

[11] Вариант перевода — «желание».

[12] Букв. «эти [нужды] души и чтобы это и это было у нее».

[13] Выражением «образ мыслей» мы передали здесь сирийский термин renyā, который далее в этом параграфе передаём как «мысль».

[14] Здесь Исаак Сирин делает отсылку к рассуждению в 3-м трактате Третьего собрания — о словах «Да святится имя Твое». Если многие христианские авторы усматривали в этих словах указание на то, что имя Божие прославляется добрыми делами человека, то для Исаака это указание на глубокое сосредоточение в Боге и только в Нем, исключающее любые размышления о Боге, не относящиеся к Его природе и подразумевающие какую-либо причинность. Именно в таком глубоком сосредоточении совершается освящение (в уме как в храме) имени Божиего.

[15] Букв. «сколько раз».

[16] Букв. «чтением рассуждения». «Делание… доводится до полноты»: в оригинале «делание… доводит до полноты чтение», но мы передаём эту фразу пассивной конструкцией, чтобы ясно разграничить субъект и объект действия (в оригинальном тексте объект отмечен показателем l-).

[17] Букв. «занимает (maʕnę) горним мiром».

[18] lamḏāq b-.

[19] То есть замысел Божий относительно конечной участи всех людей.

[20] Букв. «единственные» (ʔīḥīḏāyāṯā).

[21] В T текст поврежден: на месте ожидаемого глагола выписано сочетание букв ܟܘ ܥܪ, не имеющее ясного смысла. Очевидно, что уже в протографе T в этом месте было невнятное написание. Поэтому смысл данного предложения восстанавливается предположительно. Судя по предшествующему контексту, речь должна идти о Христе, в Котором Бог явил Себя во всей полноте «под завесой плоти».

[22] Букв. «в сих [вещах], которые из неё».

[23] Букв. «к Господу».

[24] Букв. «Там, где даже само чтение таково».

[25] Это рассуждение Исаака Сирина — ценное свидетельство того, что hergā для него — это не дискурсивное мышление, не рациональное и последовательное осмысление, а сосредоточение на ограниченном наборе мыслей и образов. Следует обратить внимание на то, что если в других местах Исаак говорит о том, что молитва переходит в созерцание и созерцание переходит в молитву, то здесь он описывает то самое переходное состояние, где граница между чтением Священного Писания, размышлением и молитвой не может быть строго очерчена. Именно поэтому, говоря, что размышление есть молитва, Исаак объясняет это тем, что размышление «исполняется… размышлением», то есть как будто создаёт круговую аргументацию. Ход мыслей Исаака становится понятным, если учесть, что hergā для него — это делание, совершаемое на втором этапе духовной жизни — «душевном», или этапе «разумного жительства» (то есть особого устроения деятельности разума). К этому этапу человек достигает определённого очищения от страстей, и на этом этапе человек учится направлять свою волю так, чтобы оставлять посторонние мысли и движения за «оградой», создаваемой Священным Писанием и памятованием о Боге.

Словосочетание «постоянное размышление» (hergā ʔammīnā) присутствует в сирийской версии Комментария Феодора Мопсуестийского на Евангелие от Иоанна — в тексте, который Исаак должен был изучать в рамках своей «школьной» подготовки и который он цитирует в 4-м трактате Третьего собрания. Приведём контекст употребления этого словосочетания: «Сие, — говорит [Христос], — я наперёд сказал вам, чтобы, когда внезапно случатся с вами неожиданные искушения, не удобопреклонился и не расслабился разум ваш, но чтобы душа ваша, в постоянном размышлении ожидания, приобретала навык в трудностях» (Theod. Mops. In Ioan. syr. // CSCO. Vol. 115. P. 289). Hergā подразумевает здесь постоянное удерживание внимания на словах Христа, которые рано или поздно должны исполниться. Сосредоточенное памятование о словах Христа должно предвосхитить наступление внезапных трудностей. Hergā как делание должно избавить разум от удобопреклонности.

[26] rāp̄eṯ.

[27] Вариант перевода: «без усилия, посредством разума (b-reʕyānā), трепещет в сокровенной части ума (d-madʕā)».

[28] mlę men ʔAlāhā (согласно огласовке T). Предлог men указывает здесь на субъект. То есть грамматически текст подразумевает, что Бог наполняет ум «сими [действиями] Господа», о которых речь идёт дальше.

[29] Мы следуем здесь чтению T (ḥṭīp «восхи́щен»), считая эмендацию С. Кьялы (ḥāṭep) избыточной.

[30] Букв. «и до чина откровения есть у неё место».

[31] См.: Быт. 28:12.

[32] Букв. «Он тотчас останавливается с тем использованием, при помощи которого он поднялся на крышу». В этом буквальном переводе мы следуем чтению T (qām lęh, «он остановился», в нашем контексте — «он останавливается» (в главном предложении после временно́го придаточного), считая избыточной эмендацию Кьялы, который правит qām на qāmaṯ (т. е. на форму ж.р.).

[33] Букв. «восполняет место лестницы».

[34] Таким образом, делание, совершаемое на уровне разума-reʕyānā, подготавливает подъем ума-hawnā.

[35] Букв. «бессильна и мрачна»; мы перестроили предложение, чтобы по-русски оно не звучало синтаксически бессвязным.

[36] Букв. «возвести ум и собрать к небесным [предметам]».

[37] Т. е. лишённую размышления.

[38] Исаак Сирин говорит здесь о том, что не всякая молитва соответствует тем критериям, которые он описывает. В идеале молитва сочетается с предельным сосредоточением на словах Священного Писания (hergā, «размышление»). Такая молитва приводит человека к изумлению, которое прекращает в нем мысленные движения и поднимает с душевной ступени на духовную. Что делать человеку, если он не достиг такого опыта молитвы? Если он не приобрёл навык «размышления»? Исаак отвечает на это, что молитва без размышления — «помрачённая», однако и она имеет смысл. Он сравнивает молитву с ветхозаветными жертвами. Это сравнение подразумевает два аспекта: 1) подобно тому, как ветхозаветные жертвы были обязанностью, совершение молитвы тоже является обязанностью, требующей волевого усилия; 2) молитва в любом случае более возвышенный способ служения Богу, чем жертвоприношение, так что тем более не стоит ей пренебрегать. Поэтому, если мы и не восхи́щены откровением к тому, чтобы падать на лице (то есть не имеем опыта изумления, который, по Исааку, побуждает человека изливать свои чувства в поклонении Кресту), но совершаем молитву по какой-либо благочестивой причине (желая соблюсти устав, испросить себе помощи и т.д.), то и это имеет смысл. Пусть мы будем совершать молитву как обязанные, а не из полноты сердца — такая молитва все равно остаётся путем мистического восхождения.

[39] Букв. «этими».

[40] Букв. «есть у нее место / возможность взойти».

[41] Вариант перевода: «духовным ведением тайн».

[42] В оригинале форма претерита (laḇšāh).

[43] Букв. «лишённым, имеющим нехватку».

[44] Букв. «цели».

[45] То есть созерцания и прозрения.

[46] Вариант перевода: «не усиливается».

[47] Букв. «там».

[48] Исх. 3:1–2.

[49] Евр. 2:2.

[50] Деян. 7:35–36 (по Пешитте).

[51] Букв. «тот ангел, который явился Моисею в терновом кусте, — сему было вверено…»

[52] Исх. 23:20–21 (по Пешитте).

[53] Евр. 2:2.

[54] dlā dmū ʔennon.

[55] В оригинале форма мн.ч., букв. «услаждения».

[56] Букв. «не была дана до после того, как Параклет сошел на апостолов».

[57] Т. е. в ветхозаветное время.

[58] Букв. «и не то, что Бог изменяется».

[59] Ин. 5:37. Исаак рассматривает эту фразу как доказательство того, что все ветхозаветные откровения совершались посредством ангелов.

[60] Исаак вновь цитирует Евр. 2:2 (текст, в котором прямо говорится о том, что ветхозаветный Закон был возвещён через ангелов) — в этот раз как аргумент в пользу своего понимания Ин. 5:37.

[61] Текст этой фразы из Евр. 2:2, который цитируется по Пешитте, имеет отличия от греческого текста. Греческий оригинал: καὶ πᾶσα παράβασις καὶ παρακοὴ ἔλαβεν ἔνδικον μισθαποδοσίαν.

[62] Евр. 2:3 (по Пешитте). Греческий текст (по NA 28): πῶς ἡμεῖς ἐκφευξόμεθα τηλικαύτης ἀμελήσαντες σωτηρίας, ἥτις ἀρχὴν λαβοῦσα λαλεῖσθαι διὰ τοῦ κυρίου ὑπὸ τῶν ἀκουσάντων εἰς ἡμᾶς ἐβεβαιώθη.

[63] Т. е. ветхозаветным.

[64] Ср. Ин. 1:14. Ср. с рассуждением Исаака Сирина в 82-м трактате Первого собрания (53-й трактат по русскому переводу): «Ибо тварь не могла бы взирать на Него, если бы не восприял Он части от нее и таким образом стал беседовать с нею, не могла бы и услышать словес из уст Его лицом к лицу. Потому-то и сыны Израилевы не могли слышать гласа Его, когда глаголал к ним из облака, и сказали Моисею: «С тобою пусть глаголет Бог, и ты возвести нам словеса Его, и да не глаголет к нам Бог, да не когда умрем». Да и как тварь могла открыто приять лицезрение Его? Видение Божие так страшно, что и ходатай сказал: «Пристрашен есмь и трепетен», потому что на горе Синайской явилась сия добродетель славы; гора дымилась и колебалась от страха бывшего на ней откровения, так что и звери, приближавшиеся к низшим частям горы, умирали, а сыны Израилевы, очистив себя, по повелению Моисееву, три дня уготовлялись и снаряжались, чтобы сделаться достойными слышать глас Божий и видеть Божие откровение, но, когда наступило время, не могли приять видения света Его и крепости гласа громов Его. Ныне же, когда пришествием Своим излиял благодать Свою на мир, то не в трусе, не в огне, не в гласе страшном и крепком снисшел Он, но — как дождь на руно и как капля, тихо капающая на землю, и видим был беседующим с нами иным способом, то есть когда Он как бы в сокровищнице утаил величие Свое под завесой плоти» (Исаак Сирин. Собр. I. 53 // Исаак Сирин. Слова. 2019. С. 291–292). В обоих случаях Исаак противопоставляет ветхозаветное откровение тем возможностям, которые открыло для человека Боговоплощение. Однако в 82-м трактате Первого собрания Исаак не дает характеристики синайскому откровению: было ли оно непосредственным действием Бога или же оно было опосредовано ангелами. Текст предполагает первое: Исаак говорит о славе, явившейся на Синае, однако не решает вопрос о том, каким образом проявления божественной славы народ мог воспринимать телесными чувствами. В 9-м трактате Третьего собрания резко проводится мысль о том, что откровение на Синае совершилось посредством ангелов.

[65] Евр. 2:4 (по Пешитте). Греческий текст: καὶ πνεύματος ἁγίου μερισμοῖς, κατὰ τὴν αὐτοῦ θέλησιν.

[66] lhal, букв. «далеко».

[67] Т. е. в откровении.

[68] В оригинале гендиадис: «которые усиливались и приходили».

[69] Исх. 20:20.

[70] Букв. «во век веков».